Андрей Зиначев - Живые, пойте о нас!
- Название:Живые, пойте о нас!
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Лениздат
- Год:1972
- Город:Ленинград
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Андрей Зиначев - Живые, пойте о нас! краткое содержание
Документальная повесть. Второе, дополненное издание.
Живые, пойте о нас! - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Здесь, как и в Петергофе, он чувствовал, знал: Ленинград за его плечами. Суровый, многотрубный, словно дредноут, город, в котором Ленин в 1917-м возвестил победу Октября.
Моряк стрелял из автомата по врагам до последнего патрона, до той минуты, пока фашистский снаряд не разорвался поблизости и что-то черное, обжигающее, душное не швырнуло балтийца навзничь, засыпав мерзлой землей.
Потом был плен, страшный, гнетущий, переброска из лагеря в лагерь, сознание того, что тебя пытаются превратить в раба, бессловесное существо с многозначным номером.
Но не таким был Василий Веселовский.
Несколько раз совершал он побеги, но неудачно. Моряка ловили, нещадно избивали… И все же враги не смогли сломить его волю. Что давало Василию веру, внутреннюю силу? Память о свободе, о детстве, о том, что вошло в каждую клеточку его сознания.
«Мы не рабы. Рабы не мы…» — эти слова жили в нем с детства. И здесь, на «аппеле», когда их, голодных, в одежде каторжников, выстраивали для переклички, и в долгие часы бессмысленного, унизительного труда, и ночью в ящике черных нар, напоминавшем гроб без крышки, он повторял про себя: «Я не раб!»
В лагере люди не называли своих настоящих фамилий, своих профессий. Только самым проверенным, близким товарищам открывались — кто ты, откуда… Так требовали правила конспирации. Веселовский и в лагере был в числе самых непокорных. Там он обрел тех, кому верил, как самому себе, от которых мог не таиться.
Среди них был неунывающий рябоватый паренек. Фамилия у него была странная: Черный. Веселовский сперва даже подумал, что это кличка.
— Нет, в самом деле Черный я, и мой отец, и дед. А звать Семеном. Меня под Вязьмой взяли…
С Черным Василий стал неразлучен. Рядом спали, вместе ходили на работу.
Вскоре к ним присоединился третий — стрелок-радист с подбитого самолета Андрей Петров.
Теперь, уже втроем, они стали замышлять побег. Экономили, тщательно прятали каждый кусок эрзац-хлеба. Решили, что, когда погонят на работу в каменоломни, Петров высмотрит там место, где они втроем смогут укрыться, пока пленных поведут обратно.
А потом… На каменоломнях, после окончания работ, оставалась совсем небольшая охрана. Веселовский и его товарищи предполагали, что там будут всего двое или трое часовых, рассчитывали напасть врасплох и перебить их.
Казалось, все было подготовлено. Но произошло непредвиденное. Накануне намеченного дня побега всех заключенных выстроили возле бараков. С правого фланга отсчитали пятьдесят человек.
Под усиленной охраной их отвели в сторону. В этой полусотне оказались Веселовский, Черный и Петров.
Прошел слух о том, что фашисты в отместку за свое новое поражение на Восточном фронте расстреляют эту группу.
И тогда заключенные, тесно прижавшись друг к другу, запели «Интернационал».
Фашисты били беззащитных люден.
Нескольких тут же, на месте, застрелили, а остальных загнали в отдельный барак. Здесь каждому на руки были надеты стальные браслеты. Затем пленных построили по двое и повели по обледенелой дороге, прикладами загнали в товарный вагон. Поезд тронулся.
Гремели по стыкам рельсов колеса. Долгие, многочасовые остановки. Обрывки чужой речи. И снова равномерный, долбящий душу стук колес: «Про-па-дешь, про-па-дешь, про-па-дешь…»
И как бы наперекор этому гнетущему стуку Василий Веселовский, приподнимаясь на локтях, начал читать друзьям стихи. Он любил стихи с детства, знал наизусть строки Пушкина, Есенина, Блока, а здесь, в этом страшном мире уничтожения, поэзия была особенно нужна людям.
Может быть, тот, чьи стихи читал сейчас друзьям Василий, уже лежит засыпанный во рву, сожжен или расстрелян. Но слово его человеческое продолжает жить.
Что грустишь ты, моя дорогая?
Где сейчас ты, голубка моя?
Ты меня не кляни, забывая,
Презирать не позволю себя.
Нет, я раненым пост не покинул,
Нет, я трусом не сдался в бою.
Пусть меня этот плен не минул —
Я сражался в первом ряду…
Василий произносил эти строки, словно свою исповедь. И наверно, не знал, что сложил эту песню-быль такой же моряк, как он, мичман с крейсера «Киров» Василий Кучеренко, защищавший Таллин в рядах морской пехоты и тяжко раненным попавший в плен.
— Хорошо ты читаешь, друг, — вздохнул Черный, задумчиво грызя сухую травинку. — Скажи, Вася, а кто расскажет людям о тебе, обо мне? Как узнает мама, Наталка моя, что я и здесь был человеком, боролся?
— Узнают, непременно узнают, — сказал Веселовский убежденно.
Ехали несколько дней. Были немецкие селения на пути, кирхи с красными черепичными крышами, хутора, деревья, словно метлы, воткнутые в землю прутьями вверх. Все не русское, все чужое!
Когда вышли наконец под охраной эсэсовцев в каком-то тупике возле станции, изумились: зима, а солнце греет. Воздух какой-то необычный — пряный, деревья с необлетевшими серебристыми листочками и маленькими, тоже серебристо-серыми, шишечками…
Военнопленный, родившийся, верно, на юге, сказал:
— Это маслины.
— Эх, и забросило нас куда, ребята! — протянул Черный. — Отсюда и дорогу домой не сыщешь.
— Найдем! — ответил Веселовский с уверенностью.
Что за город? Какая страна?
В предутренней дымке тускло мерцали привокзальные фонари.
— «Милано», — прочитал кто-то надпись.
— Не Милано, а Милан, — поправил Петров. — И поверьте мне, друзья, как бывшему учителю, это — Италия.
Их вывели к полотну железной дороги. Семен Черный совсем обессилел, еле держался на ногах.
— Держись, Сема, — шепнул Петров. — А то пристрелят.
Друзей поставили в строй первыми, и Веселовский увидел, как много с этапом прибыло пленных.
Раздалась знакомая команда, и пленные, вытянувшись, нестройной колонной двинулись к виадуку.
Идти было тяжело, и Веселовский поддерживал плечом вконец обессилевшего Семена.
Сначала шли окраиной, где вдоль железной дороги тесными рядами стояли заводские и фабричные здания, лепились друг к другу дома. Остановок не было. Конвой подгонял отстающих. Свернули на большую улицу.
Можно было догадаться, что пленных ведут к центру города. Зачем? Верно, чтоб поиздеваться, показать итальянцам, как жалки пленные русские.
А они не хотели оставаться жалкими.
И хотя они были голодны, хотя их распухшие руки были закованы в кандалы, а тела избиты о железные настилы вагонных клеток, — с людьми что-то случилось. По цепочке, один другому, они передавали: «Выше голову!»
В рваной одежде шагали по улицам Милана несдающиеся солдаты и моряки. Василий громко запел песню, знакомую еще с детства:
И без страха отряд поскакал на врага,
Завязалась кровавая битва.
И боец молодой вдруг поник головой —
Комсомольское сердце пробито.
Интервал:
Закладка: