Максим Оськин - Главнокомандующие фронтами и заговор 1917 г.

Оперативно-стратегические взгляды ген. Н.В. Рузского в последний период войны выявились на Совещании высшего генералитета в Ставке 17 — 18 декабря 1916 г. В отсутствие заболевшего и находившегося на излечении в Крыму ген. М.В. Алексеева высшие руководители действующей армии должны были решить два ключевых вопроса в преддверии намеченного на весну 1917 г. решительного наступления на Восточном фронте. Во-первых, было решено провести реорганизацию армии, что получило наименование «реформы Гурко». Во-вторых, составлялось предварительное оперативно-стратегическое планирование предстоящей кампании. Как известно, эти планы не получили в целом одобрения Алексеева, который их переработал. Интересно знать, что предлагалось главнокомандующим армиями Северного фронта ген. Н.В. Рузским.

Генерал Рузский предложил нанести удар на стыке Северного и Западного фронтов в общем направлении на Свенцяны. То есть, по сути, командующим армиями Северного фронта предлагался тот же самый план, что был принят и для 1916 г. Тот самый план, что был так «успешно» провален прежним главкосевом ген. А.Н. Куропаткиным, а затем вовсе не использован и самим генералом Рузским. Это что касается операции группой фронтов. В случае же принятия решения о проведении отдельных фронтовых операций главкосев настаивал на концентрации усилий армий Северного фронта в районе Рижского плацдарма, чтобы сразу приступить к сдвигу всего германского фронта с севера на юг.

Ясно, что, предлагая удар на Ригу, ген. Н.В. Рузский требовал для своих войск 3–4 армейских корпуса с соответствующей артиллерией и щедрую обеспеченность боеприпасами. При этом четыре корпуса позволили бы, по словам генерала Рузского, занять разве что Митаву, а дальше — нужны будут еще резервы. Таким образом, мысль главкосева не выходит далее пределов отдельной наступательной операции его Северного фронта, хотя итоги кампании 1916 г. отчетливо показали, что разрозненные действия русских фронтов позволили австро-германцам маневрировать своими немногочисленными резервами и в результате, отбив все атаки, удержать фронт.

Как представляется, мотивом для подобной точки зрения служили два веских соображения. Прежде всего, Северный фронт ни в каком разе не мог получить задачи главного удара в наступлении 1917 г. Это значит, что, так или иначе, но главные победные лавры достанутся кому-то другому. Во-вторых, этим «кем-то другим», вернее всего, окажется главкоюз ген. А.А. Брусилов. Ведь конечный план Ставки наметил нанесение главного удара именно Юго-Западным фронтом, при поддержке Румынского фронта. Также этот план, в общем, поддержал Алексеев, существенно переработав его и уточнив. Поэтому-то Рузский, как и главкозап А.Е. Эверт, настаивали на том, чтобы главный удар был бы нанесен севернее Полесья, усилиями Северного и Западного фронтов.

Невзирая на утвержденные решения Совещания, и зная о позиции Алексеева, распорядившегося перенести главный удар на Юго-Западный фронт, Н.В. Рузский пытался качнуть весы еще раз. Еще до того, как оперативно-стратегическое планирование кампании 1917 г. было утверждено императором Николаем II, 19 января 1917 г. главкосев представил на суд Алексеева свои соображения. Главкосев утверждал, что главный удар следует наносить севернее Полесья, ибо именно там стоят основные силы главного противника — Германии. Помимо прочего Рузский отметал предположения о сильном укреплении противником Восточной Пруссии, справедливо подметив, что Луцкий прорыв привел к гораздо большим потерям, нежели предшествовавшие усилия по овладению Восточной Пруссией. Правда, главкосев не упомянул, что Юго-Западный фронт все же имел грандиозный по сравнению со всеми прочими сражениями успех, в то время как Пруссия всегда, на протяжении всех предшествовавших кампаний, успешно отстаивалась немцами. Ведь и сам генерал Рузский в начале 1915 г. умудрился потерпеть там тяжелое поражение 10-й армии Сиверса. Нельзя не сказать, что в завершение своей записки главкосев все-таки пытался выглядеть объективно: в крайнем случае, он предложил вариант совместного наступления Западного и Юго-Западного фронтов в Польшу {70} 70 РГВИА. Ф. 2003. Оп. 1. Д. 63. Л. 109–112. 119: Д. 68. Л. 290–295. 329–330. .

Все главнокомандующие фронтами на Совещании и впоследствии, в записках на имя М.В. Алексеева, отметили, что преимущество противника в маневре, достигаемом использованием внутренних операционных линий, чего были лишены русские после потери железнодорожной сети приграничных районов, представлялось несомненным. Поэтому, например, главкоюз ген. А.А. Брусилов справедливо говорил о немцах, что «мы можем парализовать их преимущество в этом отношении лишь в том случае, если будем действовать одновременно на всех фронтах». В свою очередь, по поводу транспортной проблемы Н.В. Рузский указал, что за три месяца распутицы возможно совершить любые перегруппировки. Однако тут же главкосев заявил: «Нам необходима рокадная линия вдоль Двины… противник, пользуясь железными дорогами, может сосредоточить ударную группу и прорвать наш фронт где угодно, мы же, не имея рокадных путей, не в состоянии даже поддержать наши части» {71} 71 РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 1017. Л. 53. 113 об.. 116 об. .

Таким образом, можно вполне удостовериться, что Н.В. Рузский даже по прошествии 2,5 лет войны все еще находился в плену рутинных тактических представлений о незыблемости собственной позиции и линии войск. Вместо собственного массированного контрудара по собственному почину в избранном направлении генерал Рузский прежде всего беспокоится о подаче подкреплений на атакованный противником участок общего фронта, предоставляя врагу инициативу действий и ограничиваясь лишь парированием ударов немцев. Такие взгляды были неудивительны в 1915 г., когда русские армии отступали перед подавляющим материально-техническим превосходством противника, но после Брусиловского прорыва, где русские впервые после 1914 г. диктовали неприятелю свою волю, вряд ли были уместны. Ведь недаром же, если на Совещании 1 апреля 1916 г. два главкома из трех отказывались наступать, то теперь, год спустя, никто даже и не думал об обороне; разница заключалась лишь в задачах и назначении главного удара. Уже ив 1915 г. воплощение в жизнь таких тенденций приводило к фронтальному распылению резервов и вовлечению их в общее отступление, результатом чего становились излишние потери. К 1917 г. русские армии пополнились численно и материально, впервые после 1914 г. вновь получив реальную возможность на равных помериться силами с противником.

Таким образом, думается, что Н.В. Рузский стал «достойной» сменой А.Н. Куропаткину на посту главнокомандующего армиями Северного фронта: Ставка наметила широкомасштабное наступление на всех фронтах, чтобы закончить войну в 1917 г., а генерал Рузский думает об обороне и строительстве соответствующих железных дорог для обороны. Бесспорно, что такая дорога была нужна, но ее строительство в любом случае не успевало к весеннему наступлению. Зачем же тогда указывать на это в своем мнении М.В. Алексееву? Но если А.Н. Куропаткин никогда не пользовался славой крупного полководца вообще, то в отношении Н.В. Рузского дело чуть ли не до сих пор обстоит как раз наоборот. Участник войны вспоминал, что Н.В. Рузский — это «болезненный, геморроидальный старик, не обходившийся без сестры милосердия еще в Японскую войну. Он считался хорошим стратегом и сделал блестящую карьеру в большую войну, где под конец командовал Северным фронтом» {72} 72 Дрейер В.Н. На закате империи. Мадрид. 1965. С. 56. . Сам же император, поменяв одну стратегическую бездарность на другую, разменял преданного себе лично монархиста на сторонника буржуазной оппозиции. Вот и не говори после этого, что Николай II не копал себе могилу собственными руками!