Максим Оськин - Главнокомандующие фронтами и заговор 1917 г.

Ставка рассчитывала развить прорыв в случае его успеха, чтобы, освободив Литву, отбросить противника в Польшу и к границам Восточной Пруссии, создавая тем самым чрезвычайно благоприятную обстановку к началу летнего наступления. Как гласила директива генерала Алексеева, развитие прорыва возлагалось на кавалерию: «Необходимо широко использовать конницу для внесения возможно большего расстройства в организацию тыла противника после прорыва, хотя бы в течение первых двух-трех дней. Особенно желателен набег в направлении Муравьево — Шавли». Основные военные действия, по выбору Ставки, должны были развернуться в районе озера Нарочь {220} 220 История Первой мировой войны 1914–1918. М.. 1975. Т. 2. С. 185. .

Выбор района операции в некоторой степени удивил германское командование. Немцы полагали, что русские будут наступать там, где располагаются хорошие коммуникационные линии — железные дороги — от Двинска, Риги или Сморгони. Тем не менее русские полководцы имели и свои основания. Во-первых, прорыв в бедном в инфраструктурном отношении районе озера Нарочь означал, что не только русская, но и германская сторона не сможет в полной мере оперировать резервами. Следовательно, победа достается тому, кто сосредоточит в исходной группировке максимум сил (превосходство русских армий в численности ударных группировок к началу Нарочской операции было в 4,6 раза). В итоге после предполагаемого прорыва германской оборонительной линии русские пробьются к Вильно и крепости Ковно, куда немцы будут принуждены отступить в случае прорыва их обороны, так как широкомасштабные маневренные действия в данном районе невозможны. Подтягивание резервов у немцев заняло бы слишком много времени, в результате чего численно превосходящая сторона сумела бы оттеснить обороняющихся на запад. Иными словами, отсутствие немецких резервов в тылу германской обороны, в случае русского успеха, вело к крушению всего северного участка фронта. Так как наступали оба русских фронта, расположенные севернее Полесья, то возможность маневра подкреплениями между различными участками резко суживалась. Взять такие силы можно было лишь из ударной группировки, шедшей на Верден. Именно данное русское планирование, по мнению исследователя, и вынудило немцев после начала русского наступления временно остановить свои атаки под Верденом: в случае русского успеха пришлось бы драться на очень широком фронте, что, учитывая число штыков и сабель в русских армиях, было бы весьма нелегким делом {221} 221 Айрапетов О.Р. Генералы, либералы и предприниматели: работа на фронт и на революцию. 1907–1917. М. 2003. С. 135–136. .

Климатические условия затрудняли проведение широкомасштабного наступления, однако в Ставке надеялись достичь положительных для себя итогов операции еще до наступления весенней распутицы. Наступление по льду Нарочского озера позволяло задействовать в ходе операции сразу крупные силы и действовать на широком фронте, отвлекая усилия противника от направлений главных ударов. К сожалению, подготовка операции заняла те три недели, что потребовались погоде, чтобы превратиться из зимней в весеннюю распутицу. Это обстоятельство сводило на нет многие предварительные аспекты подготовки наступления. Офицер-кавалерист впоследствии вспоминал: «Начиналась весенняя распутица, в марте месяце дороги пришли в ужасное состояние, нам было очень трудно дойти до назначенного места, между озерами Нарочь и Вишневское. В лесу, на пригорке, был устроен целый городок землянок, вероятно для пехотных резервов… Через несколько дней дороги раскисли окончательно, транспорты выбивались из сил, чтобы доставлять нам продукты и фураж, и мы часто высылали им навстречу, для подпряжки, своих артиллерийских лошадей. Снарядов было заготовлено много, но невольно возникал вопрос, как их подвозить к батареям, когда будет израсходована наличность? И как мы, конница, “ринемся” в преследование противника при таком состоянии почвы?.. Эти две недели беспрерывных ожесточенных, кровопролитных боев глубоко нас потрясли, мы увидели, какой ценой нужно покупать укрепленную позицию» {222} 222 Военная быль. 1973. № 122. С. 28. .

Как уже говорилось выше, главнокомандующий армиями Северного фронта ген. А.Н. Куропаткин был назначен на свой пост за неделю до приказа на удар, и потому мало что успел сделать уже только поэтому. В свою очередь, главнокомандующий армиями Западного фронта ген. А.Е. Эверт не сумел собрать необходимо мощного кулака для удара, разбросав вверенные ему корпуса по всему фронту и довольствуясь предназначением 2-й армии для производства главного удара. Замысел операции был очень неплох, его организационная составляющая — более чем отвратительна.

Тем не менее во 2-ю армию потекли новые войска: 35-й армейский корпус из состава 4-й армии, 27-й армейский корпус из фронтового резерва, а также 3 тяжелых артиллерийских дивизиона, 1 артиллерийская бригада, 20 пулеметных команд Кольта. Также к месту предполагаемого прорыва неприятельской обороны подтягивались и прочие резервы Западного фронта — 24-й армейский и 3-й Кавказский корпуса. Впрочем, большая часть перегруппировки производилась походным порядком (в том числе и тяжелая артиллерия), что изматывало войска и не оставляло достаточного времени для всесторонней подготовки удара в тактико-оперативном отношении. Но такова была плата за помощь французскому союзнику.

Перед самым началом наступления в ударной группировке сменилось и командование, что не могло негативным образом не сказаться на подготовке и проведении операции. 27 февраля командарм–2 заболел, и его армию временно возглавил командарм–4 А.Ф. Рагоза. Сложилась парадоксальная ситуация: за неделю до решительного наступления ударную армию возглавляет человек, не знавший ни войск, ни штаба армии (то есть своих ближайших помощников), ни их возможностей, ни местной обстановки. При этом этот человек параллельно командует и соседней армией. Ответственность за создание столь ненормальной обстановки целиком лежит на А.Е. Эверте, который не догадался передать командование ударной армией на время проведения операции (или хотя бы самого тактического прорыва) начальнику штаба армии ген. М.А. Соковнину. Максимум негатива — следовало бы назначить нового, но отдельного командарма. В свою очередь, Алексеев удовольствовался оптимистическими заверениями Эверта относительно положительных сторон такой странной кадровой перестановки.

К моменту наступления 2-я армия существенно пополнилась: со 180 тыс. (в начале года) до 370 тыс. штыков и 17 тыс. сабель при 605 легких и 282 тяжелых орудиях. Теперь в нее входили 5-й, 34-й, 27-й, 36-й, 1-й армейские, 1-й, 3-й и 4-й Сибирские, 7-й кавалерийский корпуса, Уральская казачья дивизия, 1-я отдельная кавалерийская бригада. Таким образом, к моменту наступления 2-я армия, по существу, имела двойную, по сравнению с обычной, численность, что неизбежно должно было затруднить управление войсками как при подготовке удара, так и непосредственно в бою. Нормальная численность армии в начале войны исчислялась в 150 тыс. штыков и сабель. Лишь 3-я армия Юго-Западного фронта, возглавляемая тогда ген. Н.В. Рузским, предназначенная для главного удара, выбивалась из этих цифр, имея в своих рядах более 200 тыс. солдат и офицеров, но и то лишь потому, что перед наступлением в Галицию в армейские корпуса штабом 3-й армии были влиты второочередные дивизии. В 1915 г. обескровленные русские армии хорошо если насчитывали до ста тысяч штыков и сабель.