Михаил Терентьев - Россия и Англия в Средней Азии

До какой степени недоверчиво относились бухарцы к нашим действиям, можно судить из письма эмира: «мы узнали, писал он, что русские вступили в Карши и заняли его. Вследствие какой необходимости это было сделано, мы совершенно не понимаем... Русский Царь — государь могущественный и владения его очень обширны. Я вступил с ним в дружбу, а теперь и друзья и враги знают о занятии города». Легкий успех над Каты-Тюрей и возвращение города эмиру произвели весьма благо приятное для нас впечатление как в среде нашего собственного мусульманского населения, так и в соседних владениях. Яхья Ходжа, принявший от нас Карши, писал Абрамову между прочим: «выступлением вашим из Карши, вы совершили великий и благородный подвиг — теперь все удивляются искренности вашей дружбы, а мы гордимся теперь этим перед теми, кто утверждал противное». Эмиру же это до того понравилось, что он просил потом, чтобы мы кстати взяли для него также и Якобах и Шахрисябз, при чем обещал принять военные издержки на свой счет. Шахрисябзские беки были однакоже так напуганы рекогносцировкой нашей к Китабу, что прислали депутацию с изъявлением покорности, и, по нашему требованию, обязались возвратить Якобах эмиру.

Катты-Тюря, непринятый шахрисябзсцами, обратился к генералу Абрамову с просьбой примирить его с отцем «я бы поехал к государю моему лично, писал смирившийся принц, я бы просил у него прощения, упал бы к его ногам, целовал бы их и отер бы ими свои слезы».

Казалось, что раскаяние было полное, но когда эмир согласился простить его и вызывал к себе, то Катты-Тюря, не доверяя искренности отца, просил покровительства России. Получив позволение прибыть в Самарканд, принц этот свернул, однако же, с дороги и двинулся на Хатырчи, занял этот город и предал многих из своих противников казни. Затем он направился к Кермине, но тут уже подоспел из Карши сам эмир и претендент бежал в Нурату. Вытесненный и оттуда, он скитался в Хиве, Авганистане и, наконец, принят в Кашгаре.

Все эти волнения отразились, естественно, на правильности поступления податей в казну эмира, и он не мог выполнить в точности условие относительно сроков взноса контрибуции, так что последний взнос, сделанный в апреле 1870 г., опоздал на 7 месяцев. Кроме домашних затруднений, неаккуратность высылки контрибуции имела причинами еще: а) опасение, чтобы кабульский эмир не занял левого берега Аму-Дарьи, б) слух о том, что генерал фон Кауфман, уехавший в С.-Петербург, не возвратится назад, а с новым генерал-губернатором могла измениться и политика, и, наконец, в) слухи о беспорядках в киргисской степи оренбургского ведомства. Проезд генерал-губернатора чрез степь устранил две последния причины и эмир поторопился выслать к его приезду 276.000 руб., в счет следовавшей с него контрибуции. Московский купец М. Хлудов предложил внести за эмира всю остальную недоплаченную часть контрибуции, но с гарантией нашего правительства в получении с эмира этого долга. В гарантии было отказано, а предложено склонить к поручительству бухарских купцов. — Дело это расстроилось, но при помощи разных принудительных мер эмир все таки пощипал свое купечество и, в апреле 1870 года, внесены были последния 30 т. тиллей. Эмиру выдана была квитанция в получении от него в 4 срока сполна всей контрибуции.

Часть бухарской серебряной монеты была выслана в количестве 320,000 штук (на 64,000 р.) на С.-Петербургский монетный двор, а золотые тилли выпущены в обращение чиновником казенной палаты, заведывавшим расходными отделением...

Письма эмира к генерал-губернатору и к Государю. — Своеобразный взгляд на причины войны. — Посольство Тюря-Джана. — Просьбы о возвращении Самарканда и других городов. — Депеша сэра Буканана. — Тревожные слухи из ханств. — Рекогносцировки в Кизил Кумы. — Спор Бухары и Кокана из-за Каратегина. — Вмешательство генерала-губернатора. — Разбойничества в Бухаре. — Истребление русскими шайки Бабана. — Посольство полк. Носовича. — Неудовольствия с Шахрисябзем. — Взятие Китаба и Шахра и передача их эмиру. — Голод в Бухаре. — Неудовольствие народа против русских. — Посольство г-на Струве. — Посольство полк. Колзакова. — Выдача эмиру бежавшего к нам опального бека. — Вопрос о воде Зеравшана. — Обязательство Эмира не сноситься впредь с Турцией помимо генерал-губернатора. — Командировка в Бухару агента министерства финансов г. Петровского. — Можно-ли рассчитывать на постоянный мир с Бухарою? — Поведение эмира во время движения нашего на Хиву в 1873. — Новая командировка г. Струве. — Новый трактат 28 сентября 1873.

С течением времени эмир, как видно, отдумал воспитывать сына в России и просил только дозволения отправить его к Высочайшему двору, для засвидетельствования своих мирных и дружественных намерений и для изъявления раскаяния в своих ошибках. Однако же в письме, поданном генерал-губернатору 23 июля, было, между прочим, сказано и следующее:

«Следовало бы, ради Величия и Высокого Имени (Белого Царя), дать возможность прожить в спокойствии пяти-шести мусульманам (т. е. мусульманским городам), оставшимся теперь без родины (т. е. завоеванных русскими). Очень хорошо известно, что с начала до конца, с нашей стороны, не было повода к войне; очень хорошо известна нам и обширность вашего государства, но ведь это на два, на три дня жизни (другими словами: но ведь ничто не вечно)». В грамате на Высочайшее имя интересно, в особенности, наивное извращение фактов касательно наших прежних отношений. Эмир говорил:

«Турецкий султан писал нам, что русский Государь есть Великий Император, и лучше сохранять с ним дружбу — вследствие этого мы послали к Вам Наджмеддин-Ходжу-Судура с грамотою, но его, не знаем почему, дальше Оренбурга не пустили. То же случилось и с другим послом нашим, Мусабеком. Один только раз мы вышли с отрядом на Сасык-Куль, и то ради восстановления мира, но войска Ваши начали наступление и мы, помня дружбу Вашего Величества, не сражаясь вернулись назад. Ваши губернаторы пришли к нам с войском и забрали несколько крепостей. Мы знаем, что Ваше государство громадно, что земли у Вас много, что Вы всем богаты, что Вы Великий Государь — ибо мы убедились в Вашем величии и признаем Вас Великим — наше же царство, сравнительно с Вашим, самое ничтожное, но мы довольны наследственными землями, хотя и живем в тесноте. Мы — узбеки, и если погрешили против законов и обычаев Ваших, то ради Величия Вашего простите нам и возвратите взятые у нас крепости». Видя из этого, что посольство имеет еще и другую цель, генерал-губернатор предупредил старшего посланника, Датху, {10} 10 Датха — чин, соответствующий генеральскому. Посол имел право наказывать членов посольства телесно. «Если кто-нибудь скажет неприличное слово или сделает невежество, писал эмир, того пусть Датха-бий накажет палками, а если кто окажет ослушание Датхе, того казним — пусть только Датха назовет виновного»... что все дела о границах, о торговле и о прочем должны решаться на месте, в силу Высочайше дарованного ему полномочия; эмира же вразумлял следующими словами: «воля и виды Государя Императора, клонящиеся ко благу Его поданных и к спокойствию Его соседей, мне известны и они служат мне указанием во всех случаях».