Максим Оськин - Крах конного блицкрига. Кавалерия в Первой мировой войне

На совещании 22 июня армии Северо-Западного фронта все-таки получили разрешение на отступление из русской Польши. Однако, разрешив главнокомандующему армий Северо-Западного фронта ген. М.В. Алексееву приступить к отходу из Польши, Верховный Главнокомандующий великий князь Николай Николаевич, как всегда, не смог обойтись без ограничений. Ставка приняла решение эвакуировать польскую столицу — Варшаву, где была сосредоточена масса военного имущества, госпитали, государственные учреждения. По расчетам, эвакуация столицы Польши должна была занять три недели, и все это время требовалось удерживать предполье города. Время, отводимое на эвакуацию, одновременно являлось тем временем, в течение которого русские армии должны были удерживать за собой Польский выступ. По этой же причине было решено оборонять крепость Новогеоргиевск, так как эвакуировать ее не было возможности в связи с тем, что все свободные поезда подавались в Варшаву.

Соответственно, в течение трех недель (время, необходимое для эвакуации Варшавы) армии Северо-Западного фронта должны были удерживать свои позиции практически без права маневра, оплачивая кровью неадекватные сложившейся обстановке стратегические замыслы Ставки. В ходе сражений 3-й и 4-й армий на южном фасе русской Польши и 1-й и 5-й армий на северном фасе русские сумели продержаться необходимое время. Это стоило лишних жизней русских солдат и офицеров, так как маневрировать армиями главкосев-зап ген. М.В. Алексеев практически не мог. Четыре русские армии (12-я и 1-я на севере и 3-я и 13-я на юге) сдержали удар семи неприятельских армий, осуществлявших план «Больших Канн» в отношении всех русских армий, дравшихся в Польше. Уступив противнику в тактике, русские выиграли в стратегии. Все четыре русские армии потерпели тактическое поражение, понеся при этом значительные потери. Но ни одна из них не была разбита, ни одна не дала врагу возможности прорваться в тыл своего Северо-Западного фронта.

В то же время Верховный Главнокомандующий активно занимался тем, что отбрасывал от себя все подозрения в некомпетентности, взваливая вину за провалы на фронте на своих подчиненных. Военный атташе де Лагиш сообщал в Париж 12 июня 1915 года: «Великий князь Николай Николаевич в продолжительной беседе излагал мне трудности, с которыми он сталкивается при исполнении своих обязанностей главнокомандующего. Эти трудности заключаются в дальности расстояний и в том, что исполнители уверены в своей безнаказанности, так как дальность расстояния делает невозможным найти истинных виновников. Хотя я сам русский, я никогда не подозревал, что необъятность нашей страны окажет такое губительное действие. Этим положением вещей следует объяснить трудность в том, чтобы собрать честных людей и обеспечить производство оружия и снаряжения» [403] Цит. по: Пуанкаре Р. На службе Франции 1914 — 1915: Воспоминания. Мемуары. М. — Минск, 2002. С. 659 — 660. . Иными словами, Ставка делает все, чтобы исправить положение, но все и вся восстает против ее деятельности.

В это тяжелое время государственная власть была вынуждена пойти на уступки крупной буржуазии и передать в ее руки часть оборонных заказов. Приходилось крупно переплачивать, но иного выхода не было: казенная промышленность не справлялась с удовлетворением потребностей Действующей армии. Ставка сыграла громадную роль в передаче этих заказов и договоренностях с оппозиционными буржуазными лидерами. Образованные организации Союзов земств и городов (Земгор), а затем и военно-промышленные комитеты в своем развертывании опирались на поддержку великого князя Николая Николаевича. В результате, что касается этих организаций, «фактически под их прикрытием происходила организация оппозиции для будущего торга с правительством из-за послевоенных реформ… Незаметно для себя Ставка превращалась в средоточие надежд цензовой оппозиции. Именно в Ставке под нажимом Николая Николаевича и сгруппировавшегося вокруг Кривошеина большинства кабинета Николаю II пришлось в июне 1915 года пожертвовать четырьмя крайне правыми министрами (Н.А. Маклаковым, В.А. Сухомлиновым, В.К. Саблером и И.Г. Щегловитовым) и согласиться на возобновление заседания Думы, которую до того собирали только на короткие сессии 26 июля 1914 года и 27 — 29 января 1915 года» [404] Власть и реформы. От самодержавной к Советской России. М., 2006. С. 562 — 563. . Таким образом, летом 1915 года вместо того, чтобы сгруппировать свои усилия для фронта, Ставка принимается активно вмешиваться во внутренние дела государства. Одновременно упрочились связи великого князя с либерально-буржуазной оппозицией. Это стало первой причиной будущего отстранения великого князя Николая Николаевича с поста Верховного Главнокомандующего. Чем дальше, тем больше Главковерх присваивал себе чужие властные полномочия.

Необходимо сказать еще о двух явлениях, предпринятых по инициативе Ставки Верховного Главнокомандования и благодарно воспринятых внутри страны ничего не понимавшим населением только потому, что во главе этих процессов стоял сверхпопулярный великий князь Николай Николаевич. Первое — это шпиономания. Еще в конце 1914 года, желая отвести от себя лично подозрения и обвинения в поражениях, Ставка принялась активно искать «шпионов» на театре военных действий, а затем и в тылу. Взять на себя всю ответственность за неудачи, причем взять ее не в верноподданнических телеграммах на имя царя, благо что Николай II и без того знал цену своему дяде, а перед обществом и народом руководители Ставки не отважились. Бесталанные военачальники стремились оправдаться перед общественным мнением страны, а тот объем власти, что принадлежал Ставке с началом войны, позволял прибегнуть к самооправдыванию в общегосударственном масштабе. Отстраненность царя от действий Ставки и его явное нежелание подрывать авторитет великого князя Николая Николаевича только способствовали действиям высшего генералитета во главе с Верховным Главнокомандующим.

В своем стремлении морального оправдания за допущенные стратегические ошибки и неумелое полководчество Ставка избрала наиболее порочный путь — поиск «предателей». Это явление встретило горячую поддержку «снизу», ибо и фронт, и тыл просто не могли поверить в столь вопиющую неготовность страны к современной войне. В свою очередь, контрразведка приграничных военных округов делала все возможное, чтобы «оправдать доверие», зачастую совершая трагические ошибки и даже преднамеренные преступления. Одними из первых в поражениях были обвинены все, кто носил фамилии немецкого происхождения.

В это время внутри страны уже начались репрессии по отношению к подданным неприятельских стран, которых отправляли в ссылку. При этом, для того чтобы оказаться вне подозрений, необходимо было иметь подданство с конца девятнадцатого столетия — с 1880 года. Всех прочих ссылали семьями. В том числе людей брали прямо из окопов — тех солдат, что уже сражались против центральных держав. Наиболее отвратительно шпиономания сказалась в отношении болгар после вступления в войну Болгарии осенью 1915 года на стороне Германии. Правда, семей офицеров это не касалось.