Максим Оськин - Крах конного блицкрига. Кавалерия в Первой мировой войне

Отсюда и спешка с наступлением, так как за те полторы недели, что в России еще только начинались перевозки войск, немцы уже шли по Люксембургу, Бельгии и готовились к вторжению на французскую территорию. Исполняя предвоенные обещания и будучи, кроме того, обязанным Франции в силу личных симпатий и убеждений, Верховный Главнокомандующий повелел русским армиям перейти в наступление до окончания сосредоточения и подтягивания тыловых служб и резервов. Еще в Санкт-Петербурге, перед отъездом в Барановичи, как сообщают французы, «13-го [1-го по старому стилю] августа, вопреки всем нашим ожиданиям, великий князь Николай Николаевич сообщает господину Палеологу, что «Виленская и Наревская армии перейдут в наступление на рассвете следующего дня»… С первых дней русско-французского союза французский Генеральный штаб приложил все усилия, чтобы убедить русских в необходимости быстрого вмешательства, прежде чем немцы сумели бы раздавить нас всеми своими силами. Никогда, в течение всего этого долгого периода, мы не встречали столько доброй воли и такого понимания обстановки, как накануне войны. В августе 1913 года генерал Жоффр… провел месяц в России с царем и великим князем. Он сумел их убедить. Они дали даже больше, чем обещали… Николай Николаевич имеет право на благодарность Франции» [368] Дюпон. Высшее германское командование (с немецкой точки зрения). М., 1923. С. 7 — 8. .

Действительно, великий князь оправдал ожидания своих французских протеже. И надо сказать, что немедленный переход в наступление армий Северо-Западного фронта как нельзя более соответствовал интересам и Российской империи. Ведь в случае разгрома Франции неизбежное поражение ожидало и Россию, после чего установление германской гегемонии в Европе стало бы делом несомненным и неоспариваемым, так как Великобритания одним махом лишалась бы своих континентальных союзников. Граф А. фон Шлиффен прекрасно сознавал это и потому выстраивал свой план войны с ювелирной точностью на лезвии бритвы.

Другое дело, что в ходе кампании 1914 года русская стратегия принципиально зависела от действий во Франции. Русская Ставка трижды пыталась организовать широкомасштабное вторжение в Германию, невзирая на то что после Битвы на Марне русские обязательства были выполнены и было бы вернее перейти к наступлению в Венгрию. Как свидетельствует ближайший сотрудник великого князя ген. Ю.Н. Данилов, «военные интересы Франции и вообще союзников России он трактовал столь же горячо, как и интересы вверенной ему Русской армии» [369] Данилов Ю.Н. Великий князь Николай Николаевич, Париж, 1930. С. 366. . И, добавим мы от себя, даже более русских интересов. По крайней мере, об этом говорят все те действия, что предпринимал великий князь Николай Николаевич на посту Верховного Главнокомандующего.

Оправдывая деятельность Ставки и, следовательно, свое собственное оперативное творчество, Ю.Н. Данилов считает, что, вступив в альянс с Францией, Российская империя обрекла себя на коалиционную войну, а потому должна была руководствоваться в своей стратегии не столько собственной обстановкой, сколько общей пользой. А потому, мол, вся русская армия горела жертвенным порывом вступиться за Францию. Что ж, все это вполне справедливо, если не считать того, что союзники вовсе не стремились к соблюдению подобного тезиса. Так, 24 июня 1915 года на совещании в Шантильи французский главнокомандующий ген. Ж. Жоффр заявит, что союзники обязаны облегчить положение России, подобно тому как русские помогли союзникам в 1914 году. Казалось бы, все верно: в это время русские откатывались по всему фронту, очищая Галицию, Польшу и Литву. Однако реальная, а не словесная помощь наступлением от французов последовала только в середине сентября. Интересно, задумывался ли генерал Жоффр, что было бы с Францией, начни русские Восточно-Прусскую наступательную операцию не в августе, а, скажем, в октябре 1914 года, все остальное время спокойно отсиживаясь на укрепленных позициях в Польше?

В свое время О. фон Бисмарк говорил, что ни одна нация не обязана приносить себя в жертву ради союзника. В России же считали иначе. Стоит ли удивляться, что вскоре и англо-французы стали считать русскую жертвенность как нечто само собой разумеющееся, а не как акт доброй воли русского руководства. Начало тому было положено Восточно-Прусской наступательной операцией русского Северо-Западного фронта в августе 1914 года, вынудившей немцев перебросить на Восточный фронт два корпуса из ударной группировки правого фланга, заходившей на Париж, в тот миг, когда исход битвы за Францию висел на волоске. Тем самым в какой-то мере была спасена Франция и, соответственно, судьба Первой мировой войны.

Данное поведение русского Верховного Главнокомандующего восторженно трактовалось французами как «рыцарственность» великого князя. Выдающийся отечественный военный ученый ген. А.А. Свечин трактовал политику Николая Николаевича следующей характеристикой: «Русское верховное командование, пропитанное духом военной конвенции, во всех случаях выдвигало на первый план интересы коалиции, а не интересы России и русской армии. Этим оно позволило в окончательном счете англо-французам разгромить Германию, но вызвало крушение русской армии…» [370] Постижение военного искусства. Идейное наследие А. Свечина. М. 2000. С. 37. . Почему-то забывалось, что русские втянулись в войну как раз из-за чужих интересов, а в итоге на первый план выдвигалось ложное «рыцарство», направленное на подрыв военных усилий собственной страны.

1-я и 2-я русские армии, бросившись в Восточную Пруссию, шли навстречу своему разгрому. Зато был остановлен германский блицкриг. Однако операция трактовалась Ставкой не как прежде всего необходимая интересам Российской империи, что несомненно, а как требующаяся для интересов Франции. Так, 28 июля, когда русские армии еще только подтягивались к границам немецкой Восточной Пруссии и австрийской Галиции, начальник штаба Верховного Главнокомандующего ген. Н.Н. Янушкевич писал главнокомандующему армий Северо-Западного фронта ген. Я.Г. Жилинскому: «Принимая во внимание, что война Германией была объявлена сначала нам и что Франция как союзница наша считала своим долгом немедленно же поддержать нас и выступить против Германии, естественно, необходимо и нам в силу тех же союзнических обязательств поддержать французов ввиду готовящегося против них главного удара немцев. Поддержка эта должна выразиться в возможно скорейшем нашем наступлении против оставленных в Восточной Пруссии немецких сил» [371] Цит. по: Восточно-Прусская операция. Сборник документов империалистической войны. М. 1939. С. 85. .