Электрон Приклонский - Дневник самоходчика

Серый рассвет раннего утра уже лениво просачивался через маленькие оконца в хату, когда водитель Федор Сидоров, проснувшись, точно от толчка, открыл глаза и сел на своем соломенном ложе. В хате раздавался громкий храп, в спертом воздухе пахло потом, мокрой солдатской одеждой и сапогами. У противоположной стены, под окнами, головами и плечами в тени, спали четверо новых людей. Один из них, самый длинный, почти касался Фединой ноги своим сапогом, облепленным грязью. «Наверное, пехота-матушка подошла. Умаялась, поди, царица полей чернозем месить», — посочувствовал Федя и, сладко потянувшись, хотел было снова «замкнуться на массу», но вдруг взгляд его задержался на сапоге с короткими широкими голенищами раструбом. «Трофейные», — лениво подумал водитель, расправляя под собой сбившуюся складками шинель, и случайно обратил внимание на то, что все, кто лежал напротив, обуты в «трофейные» сапоги. «Немцы!» — обожгла Федю страшная догадка. Он оторопел от неожиданного открытия, но это длилось не дольше двух-трех секунд. Быстро вытащив пистолет и беззвучно подняв предохранитель, он сразу почувствовал себя увереннее и тихо поднялся на ноги. Держа ТТ наготове, водитель ловко собрал автоматы, стоявшие у стены, в изголовье спящих, ни разу при этом не брякнув металлом и не задев ни одного из немцев. Вооружившись «шмайссером» и взяв их на прицел, он бесшумными, но чувствительными толчками ноги разбудил своего командира и наводчика и одними губами приказал:

— Тихо! Бери по автомату, ставь на боевой взвод. Сейчас будет представление. — Без озорной шутки Федька обойтись не мог.

Взяв автоматы на руку, Стаханов с наводчиком, пятясь, отошли к дверям. С размаху двинув ближнего немца носком сапога по боку, Федор отскочил назад и во всю мочь гаркнул:

— Авштейн! Алярм!

Шаря спросонок в изголовье и не находя своих автоматов, фашистские солдаты, толкая друг друга, неловко поднимались с пола и обалдело выпучивали глаза на трех вооруженных людей в танкошлемах.

— Хэнде хох! Унд гутэн моргэн! — весело скомандовал Федор, обнажая в улыбке великолепные белые зубы, и, скорчив вдруг уморительно-постную мину, добавил: — Гитлер капут — аллес гут!

Зорко наблюдая за вытянутыми небритыми лицами, он спросил:

— Во шляфен ирэ андэрэ зольдатен?

— Ихь вайе нихьт, гэрр оффициер, — ответил за всех долговязый с нашивками унтера. — Вир зинд алляйн.

Не доверяя врагу, Стаханов послал наводчика разбудить ребят в машине и приказать им побыстрей подготовить двигатель к запуску, а самому наводчику велел прихватить несколько гранат и тотчас вернуться. Последний появился в дверях через пару минут.

Федор приказал пленным выходить на улицу по одному. Они, завороженно глядя в таинственно-черные отверстия автоматных стволов, потянулись наружу, поеживаясь от крепкого утренника, а может быть, от иного, внутреннего, холода, охватившего их души. Наводчик выбросил им из хаты шинели и головные уборы, а затем приказал снять брючные ремни и по очереди залезать на моторную броню, где заряжающий и младший механик-водитель этими же ремнями крепко связали немцам руки.

Когда экипаж занял свои места, водитель включил стартер — дизель заработал на малых оборотах. Пока двигатель прогревался, командир развернул карту и минуты три изучал ее, затем подключил свой шлемофон к ТПУ и подал команду. Мотор взревел, выбежала из хаты хозяйка в наброшенном на плечи ватнике, с нею две девочки. Все трое с испуганным удивлением уставились на немцев, уныло горбивших спины позади башни. Из квадратного люка выглядывал замковый с автоматом: стерег пленных. Самоходка, окутавшись облачком сизого дыма, развернулась на месте, загребая широкими гусеницами схваченные морозом снег и грязь, вышла на проселок и побежала вперед. Оглянувшись назад, Павел увидел мать с дочками, которые продолжали стоять перед хатой, провожая взглядом машину, и помахал на прощание шлемом. В ответ дружно взметнулись три руки.

Днем они присоединились к полку. Живые трофеи были сданы начальнику разведки (ПНШ-1), а оружие — во взвод боепитания (один автомат командир оставил в машине).

Эти четыре немца отбились от своей части во время драпа и топали по бездорожью целый день и еще полночи. Окончательно выдохшись, они случайно забрели в хату, где беспечно почивало больше половины Фединого экипажа, и, не подозревая ничего худого, не думая ни о чем, кроме отдыха, тоже забылись мертвым сном на глиняном полу.

Про других ребят, которые сегодня покидают нас, тоже можно много рассказывать, но этим займусь, когда буду посвободнее.

А отчисленные из полка, собрав все подписи на «бегунках», обошли палатки, прощаясь с товарищами, и удалились небольшой группой в сторону Птицеграда. Провожать ребят некогда, потому что у оставшихся механиков-водителей сегодня вождение новой машины ИСУ-152. Для этой цели выделена почему-то всего одна самоходка, и поэтому каждый из нас поработал рычагами только несколько минут. Около двух десятков людей — механиков и помпотехов — кто сидел на броне, кто толпился в боевом отделении, нетерпеливо ожидая своей очереди. У меня получилось неважно, должно быть, от такого же настроения. Огорченный, злясь на себя, пристраиваюсь в башне, позади сидения механика-водителя, чтобы понаблюдать, как работают товарищи, — поучиться. Почти полгода пришлось больше заниматься ремонтом машины, чем вождением.

Дорога шла по черному лесу. За рычагами Сережка Герасимов. Ведет машину хорошо, без рывков. По обеим сторонам теснятся к дороге стройные, тонкие осины. На фоне их серо-зеленых стволов быстро промелькнул шест с каким-то круглым указателем, на который никто из нас не обратил внимания: на фронте во время наступления для нас указателей не бывает. Лесная дорога круто вильнула вправо, и машина, идущая со скоростью около двадцати пяти километров в час, влетела на узкий бревенчатый мост, перекинутый через глубокий овраг. Мост угрожающе зашатался на своих высоких сваях, Сергей с испугу прибавил газу, настил расползся — и 50-тонная самоходная установка, разваливая своей тяжестью хилое сооружение, плавно, но достаточно быстро ухнула прямо в ручей, бегущий по дну оврага. Когда машина начала «пикирование», я успел инстинктивно схватиться левой рукой за рукоять перископа наводчика, а правой — за подвеску пушки и почувствовал, что все внутренности мои, наливаясь холодом, неприятно опускаются вниз и днище куда-то уходит из-под ног. На несколько мгновений я завис. Все закончилось грузным толчком — приземлились. Летать в танке или в самоходке мне еще не случалось. Захватывающее ощущение!

Водители и помпотехи, что находились снаружи, ничего и сообразить не успели, как на них посыпались бревна, к счастью не особо толстые, но зато с торчащими в разные стороны железными скобами. Спрыгивать было некогда и некуда, и ребята только увертывались, как могли, от ударов.