Олег Смыслов - Защитники Русского неба. От Нестерова до Гагарина

О том, как 27-й ИАП попал на Брянский фронт, А.Ф. Ковачевич рассказывает: «В сорок втором, когда немцы на Брянском фронте начали наступление, наш полк сняли из ПВО и отправили во фронтовую авиацию. Там я и остался. И не жалею, потому что ПВО — это ждёшь, а потом опаздываешь…

Я приведу пример большого генерала, который провожал нас на Брянский фронт. Я уже собрал лётный состав и вдруг, в предпоследнюю минуту, когда уже лететь надо, начальник штаба кричит: «Подождём, летит Осипенко!» Вот ждём его. Прилетел. Подходит к одному и говорит: "Как ты с "мессером" будешь воевать?" (на МиГ-3). Он ему: "На какой высоте?" — "На 2000". — "Я потяну его на высоту, потому что на 2000 делать нечего. На высоте 4000 метров я Бог". Осипенко: "Да не Бог, а дурак". Потом второго. Такой же ответ. Мы уже навоевались, слава богу. "Я на высоту, мне оттуда лучше будет воевать". Осипенко: "Ну и дурак. Вот полетите на фронт, и "мессера" научат, как воевать". Я не выдержал, скомандовал: "Кругом, по самолётам!" Он на меня смотрит: "Ну, мол, ты даёшь!" Вот такое отношение. Это 42-й год, когда уже было ясно, что скорость, высота, скорость — это главный выигрыш в бою. А он этих лётчиков оскорбляет».

Летом 1942 г. 27-й ИАП после ускоренного переучивания на Ла-5 убывает на Сталинградский фронт, где с 18 августа участвует в боевых действиях в составе 287-й истребительной авиационной дивизии.

Сталинград горел! «Горький запах горячих хлебов, перегретого железа и крови стоял над полями Дона. Тучи дыма и пыли на дорогах отступления поднимались высоко в небо», — напишет очевидец.

Другой назовёт Дон маленьким и жёлтеньким, затерявшимся «среди колёс, радиаторов, кузовов, голых, полуголых и одетых тел, среди пыли, гудков, сплошного, ни на минуту не прекращающегося гула ревущих машин и человеческих глоток».

В. Некрасов в повести «В окопах Сталинграда» напишет: «Сплошное облако пыли. Воронки. Вздувшиеся лошадиные туши с растопыренными ногами, расщеплённые деревья, перевёрнутые вверх брюхом машины. <���…>

За Доном опять степи, безрадостные, тоскливые степи. Сегодня, как вчера; завтра, как сегодня. Солнце и пыль — больше ничего. Одуряющая, разжижающая мозги жара».

К тому же полное господство в воздухе принадлежало авиации противника, а эффективность действий советской авиации была слабой, и только этим можно объяснить её высокие потери.

Воевать они по-прежнему учились. А ведь это было лето 42-го!

Сотни бомбардировщиков под прикрытием истребителей люфтваффе порой в течение дня висели над жилыми кварталами города, сбрасывая как с горизонтального полёта, так и с пикирования фугасные и зажигательные бомбы.

Наши истребители находились в воздухе постоянно, а некоторые пилоты умудрялись подниматься в небо до семи раз в сутки. Взлетали полками, эскадрильями, звеньями и одиночно, чтобы в карусели воздушных схваток нередко приземлиться на первом попавшемся аэродроме для пополнения запасов боеприпасов, топлива и вновь подняться в воздух.

«Первые два года войны мы, как правило, вели бои с превосходящими силами противника. Противопоставляли ему внезапность, хитрость. Но главное — пилотаж, — вспоминает Аркадий Фёдорович. — До войны нас учили, я бы сказал, парадному пилотажу. Он был красив, однако в бою нередко бесполезен. Поэтому обстановка заставляла нас осваивать совсем другой пилотаж, продиктованный требованиями реального боя. Нужно было в любом положении самолёта уметь уходить из-под атаки, открывать огонь. Например, бочку положено было выполнять за 8 секунд. За это время лётчик, конечно, не успевал среагировать на какие-либо изменения обстановки. Мы делали бочку за 18 секунд, но в любой момент могли начать выполнять другой маневр, открыть огонь по неприятелю. В общем, правильно говорится: хочешь жить, умей вертеться. Не раз испытал эту истину на себе…

Сталинград был для нас самой лучшей школой. Никогда не забуду летние и осенние дни 1942 года. В небе господствовали асы эскадр "Мельдерс" и "Удет". Они не прощали ни малейшей оплошности в бою. И снова жизнь продиктовала свои условия: досконально знать возможности самолётов противника и своих, уметь выжимать из машины всё, на что она способна. В то время мы уже освоили Ла-5, оценили его достоинства и недостатки. Кстати, мне довелось летать на "МиГах", "Яках", на Me-109, "аэрокобре". Но Ла-5 и Ла-7 считаю лучшими машинами. Так вот, на «лавочкине» мы применяли новую тактику воздушного боя, успешно вели борьбу с противником на вертикалях.

Помню, рядом с нами посадили другой полк, укомплектованный в основном молодыми лётчиками, только что закончившими лётные школы. Они ещё не знали ни новой техники, ни новой тактики ведения воздушного боя. Через несколько дней боёв от этого полка почти ничего не осталось. Пришло пополнение, и снова началось буквально избиение новичков. Нельзя было спокойно смотреть на это. Пришлось нам взять "шефство" над молодёжью и восполнять то, чего не дали им лётные школы. Говорю это потому, что знаю: и сегодня в ВВС немало начальников, склонных к упрощениям боевой учёбы…

Победы к нам пришли тогда, когда лётчики стали знать тактико-технические данные своего самолёта и самолётов противника лучше, чем военно-политическую обстановку в мире».

Об одном из боевых вылетов под Сталинградом Ковачевич, во время учёбы в академии, напишет: «Сентябрь 1942 г. Бои под Сталинградом носили ожесточённый характер. Истребительная авиация немцев в этот период господствовала в воздухе как над полем боя, так и в нашем тылу. Каждый вылет сопровождался воздушным боем или даже рядом воздушных боёв.

Возвращаясь с разведки на самолётах Ла-5 со своим напарником лейтенантом Чиликиным, я заметил над Сталинградом 6 — 8 Me-109, которые в свою очередь тоже обнаружили нас. Уклониться от боя не удалось, пришлось вступать в бой. Первая атака немцев не была для нас неожиданной, развернувшись на 180 градусов, мы встретили атакующих в лоб. После 3 — 4 минут боя мой напарник неожиданно ушёл на посадку и я остался один против группы истребителей. Я знал, что продолжать бой, хоть и оборонительный, я обязательно должен, в противном случае меня собьют, как только я попытаюсь выйти из боя. Бой длился около 30 минут. В течение этого времени многочисленные атаки немцев я сводил на нет своевременным маневром своего самолёта. В любой момент я видел, где находятся истребители противника, своевременно разглядывал их замысел, уходя из-под атаки каждого из них всевозможными маневрами.

В итоге немцы оставили меня и ушли, расстреляв, по-видимому, все боеприпасы. Я произвёл посадку на свой аэродром без единой пробоины».

Аркадий Фёдорович как-то в одну из наших многочисленных встреч рассказал, что было дальше. Уже на посадке закончилось топливо. А потом остановился и двигатель. Какое-то время он ещё сидел в кабине, держась за голову и думал: «Где я был? Кто меня так хотел?»