Олег Смыслов - Защитники Русского неба. От Нестерова до Гагарина

Гитлеровцы не отказывались и от боёв на виражах: маневренные качества их истребителей позволяли им успешно проводить такие бои со всеми типами наших самолётов. И когда ты уже ввязался в бой на вираже, когда тебя начали атаковывать пары противника из верхнего эшелона, прикрыть тебя сверху было некому. Мы много проигрывали на этом, но в основном такое положение объяснялось количественным превосходством сил противника.

У нас просто не было возможности эшелонировать по высоте свои малочисленные группы. Но я заметил и другое. В тех редких случаях, когда нам удавалось собрать силы помощнее или когда у нас они были примерно равны с противником, мы всё равно не стремились перестроиться и по привычке дрались в одном эшелоне. Это уже объяснялось чисто психологическими причинами. Привыкнув к тому, что нас всегда мало и что мы вынуждены вести оборонительные бои, наши лётчики уверенно чувствовали себя, как говорится, в "куче". Когда пилот справа и слева от себя видел товарищей, он чувствовал себя уверенней. Это было свойственно почти каждому. Так "кучей" и начинали бой, а уж дальше — у кого как получалось.

Между тем сама по себе "куча", во-первых, удобный для врага объект атаки, во-вторых, она очень уязвима, поскольку истребители, сбившись в ограниченном пространстве, лишают себя возможности маневра и тем самым взаимной поддержки. Единственное, что мы могли, — рассыпаться на отдельные звенья или поодиночке вообще. Но хуже этого в бою ничего не может быть. Две-три хорошо подготовленные слётанные фашистские пары могли без особого труда раздергать нашу "кучу" и, воспользовавшись бессистемностью её построения, кого-то сбить. И если мы поражали вражеские самолёты, то только благодаря высокому индивидуальному мастерству наших лётчиков, но никак не грамотной тактике воздушного боя.

Словом, вывод напрашивался сам: сложившееся положение было явно ненормальным. Конечно, в какой-то мере нас оправдывало то обстоятельство, что мы вынуждены были драться на устаревших машинах и в численном меньшинстве. Но при всём этом меня настораживали некоторые тенденции, которые в будущем сулили нам немало хлопот. Ведь лётчик-истребитель сам обязан искать противника, навязывать ему свою волю и свою тактику боя, а у нас же всё шло от оборонительной психологии. Первоочередной была необходимость строить эшелонированные боевые порядки, активно применять вертикальный маневр, наладить взаимодействие между эшелонами, уметь сохранять и поддерживать боевой порядок в процессе боя».

А.Ф. Ковачевич: «Впервые я почувствовал некий перелом в борьбе во время Сталинградской битвы. Осенью 1942 года по решению командования в 9-м гвардейском истребительном авиационном полку были собраны лётчики, имеющие богатый боевой опыт, сбитые самолёты врага. У меня к тому времени было 11 воздушных побед, и я тоже получил назначение туда. Цель — сформировать полк советских асов, способных разгромить вражеские эскадры и обеспечить господство в воздухе.

Конечно, нас могли собрать и сразу же бросить в бой. Но командующий 8-й воздушной армией генерал Т.Т. Хрюкин дал время на подготовку. Почти два месяца продолжалась учёба — и это в тяжелейший период войны! Но решение было верное. Перед тем как лезть в драку, нам предложили осмотреться, проанализировать действия противника, обобщить имеющийся у нас опыт. Занятия проводил командир полка Герой Советского Союза Лев Львович Шестаков. Он прекрасно знал тактику немецких истребителей и раскрывал перед нами их приёмы: захват большого воздушного пространства, полёт на режимах повышенных скоростей, удар из засады и другие.

Мы изучали немецкий Me-109 и наш Як-1, который был на вооружении полка, определяли достоинства и недостатки одного и другого, учились их учитывать и использовать, отрабатывали слётанность пар, действия в составе звена, эскадрильи. Задолго до Кубани, там, под Сталинградом, мы оценили преимущества эшелонирования, высоты, скорости, маневра и огня. И командующий 8-й воздушной армией, и командир нашего полка готовили всех нас психологически, возбуждая боевой настрой, уверенность в своих силах. Шестаков любил повторять: "Истребитель — не просто лётчик, это лётчик с боевым настроем"».

По воспоминанию Лавриненкова, после того как асов собрали в 9-й гвардейский полк, они двадцать два дня жили на окраине города Пугачёва. «Отдыхали на берегу живописного озера, много играли в волейбол. Смотрели кинофильмы, обсуждали ход войны. А когда бодрые и здоровые возвращались на свой аэродром, там уже стояли рядами тщательно замаскированные самолёты Як-1.

Началось переучивание на новые машины. <���…> А в ноябре мы перекочевали в соседний колхоз, точнее на его заставленные скирдами луга. Небольшое строение на дугах было одновременно и общежитием, и штабом полка.

Мы чувствовали себя сильными, готовыми к бою, но несколько дней совсем не летали. Приближалось начало большого контрнаступления. Мы ждали его.

Поздно светает в ноябре. Шестой час утра — ещё ночь. Туман как бы сгущает тьму, и мы наталкиваемся друг на друга, спеша к машине, на которой обычно добираемся до аэродрома».

Полк строится в компактную колонну по четыре машины. На правый фланг три офицера выносят знамя. При свете фонаря командир читает приказ на наступление. Через некоторое время техники и мотористы торопятся к самолётам, а лётчики слушают первое боевое задание.

«Готовясь к вылету, — вспоминает Лавриненков, — мы в землянке при свете коптилок прокладывали на картах маршруты, деловито переговаривались между собой, и каждый с нетерпением ждал предстоящий боевой вылет.

Как всё начнётся? С чего? Мы думали, что прежде всего прогремит могучий гром, а услышали обычный глухой залп. А через секунду после него началось такое, что вздрогнула под ногами земля.

Мы стояли на берегу Волги. От вала огня, от беспощадной смерти, посланной советской артиллерией на головы врагов, нас отделяла лишь полоса воды».

«Многое зависело от первого вылета. Он просто обязан был быть удачным. Первую группу из 8 Як-1 повёл сам командир полка. В воздушном бою наши лётчики сбили тогда 8 вражеских самолётов. Сами потерь не имели», — продолжит рассказ А.Ф. Ковачевич.

Однажды Аркадия Фёдоровича попросили выступить на встрече по случаю 65-й годовщины победы под Сталинградом. Обращаясь к залу, он, в частности, сказал:

— Вы знаете, когда я шёл сюда, мне было радостно и очень тревожно, ведь прошло целых 65 лет. Это же целая жизнь. Думал ли я тогда, выруливая на ночное задание, что я через 65 лет буду вот тут выступать перед вами! Я думал, что это, может, мой последний взлёт.

Каждое предрассветное утро начиналось так:

— Соколы! Я «Сокол-15», как меня слышите, приём?..