Игорь Цветков - Дредноуты Балтики. 1914-1922 гг.

Первыми на Балтийском флоте против жестокого обращения и произвола офицеров, плохих условий быта и пищи в сентябре 1915 г. выступила команда броненосного крейсера “Россия”. С корабля списали 16 матросов, в том числе руководителя большевистской организации Т.И. Ульянцева. Но разгромить большевистскую организацию корабля не удалось. Вскоре ее возглавил Л.П. Чубунов.

Решающим событием в жизни Балтийского флота, еще раз показавшим необходимость объединения партийных организаций отдельных кораблей и береговых частей, установления надежной связи с Петроградским комитетом (ПК) РСДРП(б), явилось революционное выступление моряков линейного корабля “Гангут” в октябре 1915 г.

Из донесения командующего флотом Балтийского моря В.А. Канина главнокомандующему войсками Северного фронта Н.В. Рузскому о волнениях, на линейном, корабле “Гангут” 22 октября 1915 г. Секретно

“Доношу Вашему Высокопревосходительству, что 19-го сего октября вечером на линейном корабле “Гангут” произошли беспорядки, предлогом для которых послужило недовольство команды пищей. Принятыми на корабле личным составом мерами беспорядки в тот же вечер были прекращены”.

В боевом походе

Что же на самом деле скрывалось за скупыми строками донесения, в котором события на линкоре “Гангут” командующий флотом Балтийского моря В.А. Канин именовал “беспорядками”?

В сентябре и октябре 1915 г, линкор “Гангут” стоял на бочках на внутреннем Свеаборгском рейде Гельсингфорса. Команда корабля снимала защитные противоторпедные сети, которые оказались малоэффективными против современных торпед, значительно снижали скорость корабля и ухудшали его маневренность. 17 октября во второй половине дня строевой матрос 3-й роты И. Михайлов, неся вахту у корабельной рынды, вытащил из кармана бушлата какую-то бумажку и стал ее читать. Когда матрос закончил чтение и сунул бумажку за голенище сапога, к нему быстро подошел лейтенант Б.Г. Кнюпфер, который все время наблюдал за ним. В этот же момент из боевой рубки вышел вахтенный офицер лейтенант А.Н. Королев. Быстро сообразив в чем дело, Михайлов строевым шагом подошел к вахтенному офицеру, вынул из-за голенища бумажку и четко доложил; “Ваше благородие, кто-то сунул мне в карман бушлата эту бумажку”. Королев взял бумажку, прочел ее, а затем показал лейтенанту Кнюпферу. Оказалось, что это написанная печатными буквами листовка, в которой матросы 2-й бригады линейных кораблей призывали к забастовке 1-ю бригаду.

Посовещавшись, оба офицера быстро скрылись в соседнем люке. Через 15–20 минут Михайлова вызвали в каюту командира корабля капитала 1 ранга Кедрова. Там уж находились ревизор корабля, старший офицер и лейтенанты Королев и Кнюпфер. На столе перед Кедровым лежала листовка. “Как попала к тебе эта листовка?” — сразу же последовал вопрос командира корабля. Михайлов повторил то же самое, что доложил вахтенному офицеру. Допрос продолжался более 2 часов, но матрос упорно стоял на своем. Утром следующего дня Михайлова в сопровождении двух конвоиров посадили в шлюпку и отправили на блокшив № 3, который служил плавучей тюрьмой.

О появлении листовок на линкоре показали также на следствии матрос Безруков, фельдфебель Понурин, боцман Комиссаров и унтер-офицер Хандриков. Но сами листовки следствию представлены не были, куда они исчезли так и не установили. Так как большевики выступали против неподготовленных стихийных действий, можно предположить, что листовки исходили от анархо-эсеровских элементов, которых в то время было много на линейных кораблях 1-й и 2-й бригад. По-видимому, листовок на корабле было немного и с ними не успели ознакомиться все матросы. Поэтому связывать выступление моряков, происшедшее через несколько дней, с появлением листовок, призывающих к открытому бунту, нет оснований.

После этого случая офицеры корабля, встревоженные появлением прокламаций, стали проявлять еще большую жестокость по отношению к матросам, но добились совершенно противоположных результатов.

19 октября с утра на “Гангуте” началась погрузка угля. В предутреннем тумане к борту линкора пришвартовались баржи, груженные углем. Команда корабля поротно разошлась к отведенным расписанием местам погрузки. На кормовой башне заиграл духовой оркестр, начался аврал по погрузке. Часть матросов спустилась в трюмы баржи и засыпала уголь в большие шестипудовые мешки, окантованные тросом. Мешки с углем подтаскивали к огромным люкам в палубе баржи, в которые с линкора опускали специальный стальной трос с петлями. На трос нанизывали 15–20 таких мешков, а затем эту своеобразную гирлянду медленно выбирали корабельной электролебедкой. Мешки тяжело ложились на палубу, и матросы быстро опорожняли их в угольные ямы. Над кораблем и баржами стояло облако черной пыли. Она попадала в глаза, забивалась в нос и горло. Часть угля грузили вручную. Для этого с палубы корабля на тросах спускали специальные беседки, на них грузили мешки, и затем поднимали наверх.

Сменялись угольные баржи у борта линкора, надрывно гремел оркестр. Уставшим людям казалось, что авралу не будет конца. Уже закончилась погрузка на линкорах “Император Павел I” и “Петропавловск”, стоявших рядом. Наконец заполнились и угольные ямы “Гангута”, раздалась команда: “Закончить погрузку угля, начать большую приборку!”.

Бачковые, помывшись первыми, по сигналу: “Команде ужинать!” выстроились в очередь у камбуза за ужином. По традиции, давно установившейся на флоте, в день погрузки угля на ужин выдавали более вкусно приготовленную пищу. И в этот день уставшие, наглотавшиеся угольной пыли моряки ожидали, что на ужин приготовят макароны с мясом, но на камбузе была сварена надоевшая всем гречневая каша с постным маслом. Матросы, столпившиеся у камбуза, зашумели, раздались выкрики: “Не брать кашу!”.

Дежурный по камбузу унтер-офицер Солодянкин начал уговаривать матросов не шуметь и получать кашу. Тогда к нему подбежал матрос В. Лютов и, бросив под ноги бачок с кашей, с раздражением заявил: “Ты, шкура, не уговаривай нас, а иди и докладывай: кашу есть никто не будет!”. Остальные матросы с пустыми бачками разошлись по кубрикам, чтобы рассказать о случившемся своим товарищам.

Унтер-офицер Солодянкин немедленно доложил о происшествии вахтенному начальнику, а тот — старшему офицеру линкора старшему лейтенанту барону О.Б. Фитингофу, который срочно пришел на камбуз. К этому времени там уже столпилось около двухсот человек. Барон сам попробовал кашу и, обращаясь к окружавшим его матросам, начал их убеждать: “Братцы, каша очень вкусная, берите и ужинайте!” В толпе вновь начался ропот, послышались выкрики: “Жри ее сам, дракон!”. Барона О.Б. Фитингофа назначили на корабль вместо спокойного, уравновешенного капитана 2 ранга Д.Д. Тыртова, которого сразу невзлюбил новый командир корабля Кедров, и тот вынужден был подать рапорт о списании с линкора. С приходом барона служба матросов стала еще труднее. За малейшие нарушения сажали в карцер, ставили с винтовкой на башню на несколько часов, как говорили “стрелять рябчиков”. Начало процветать рукоприкладство. Фитингоф постоянно рыскал по внутренним помещениям линкора, выискивая запрещенную литературу.