Борис Соколов - Тайны Второй мировой

Астахов прорвал кольцо и выскочил, истекая кровью. За ним погнался немецкий офицер. Почти в упор убил его Астахов выстрелом, сорвав с плеча винтовку. Это и послужило переломным моментом в схватке. Немцы, все израненные нелепыми ударами, — потеряв офицера, рассыпались, отошли. Их не преследовали. По ним не стреляли вслед. Казаки поскакали напрямки к местечку Пеликалие, к сотне; немцы, подняв упавшего с седла раненого товарища, уходили к границе».

У Шолохова подвиг совершают люди, «озверевшие от страха», впервые в жизни вынужденные убивать. Оттого так неумелы их удары. И лишь один человек гибнет в этой бестолковой схватке. Нет тут Кузьмы Крючкова, нанизывающего немцев на две пики, нет 24 убитых и раненых немцев.

Писатель показывает нам, как рождался миф: «Из этого после сделали подвиг. Крючков, любимец командира сотни, по его реляции получил «Георгия». Товарищи его остались в тени. Героя отослали в штаб дивизии, где он слонялся до конца войны, получив остальные три креста за то, что из Петербурга и Москвы на него приезжали смотреть влиятельные дамы и господа офицеры (в действительности Крючков сразу был удостоен солдатского «Георгия» первой степени. — Б.С.) …

Чубатая голова Крючкова не сходила со страниц газет и журналов. Были папиросы с портретом Крючкова. Нижегородское купечество поднесло ему золотое оружие…

А было так: столкнулись на поле смерти люди, еще не успевшие наломать рук на уничтожении себе подобных, в объявшем их животном ужасе натыкались, сшибались, наносили слепые удары, уродовали себя и лошадей и разбежались, вспугнутые выстрелом, убившим человека, разъехались нравственно искалеченные. Потом это назвали подвигом».

В романе Шолохова отразился и подвиг рядового Давида Выжимка. Будучи вестовым у гусарского офицера, он вынес своего начальника, тяжело раненного в голову, с поля боя. Выжимок тащил офицера по вражеским тылам целых 6 верст. За этот подвиг он был удостоен Георгиевского креста 4-й степени {573} . Главный герой «Тихого Дона» свой первый «Георгий» получил за спасение командира драгунского полка Густава Грозберга, которого он, раненного в живот и сам раненный в голову, вынес на себе из-за линии фронта. В отличие от лубочного Выжимки газетных реляций, не испытывавшего ни тени сомнений и колебаний в осуществлении своей благородной миссии, шолоховский Григорий — живой человек, сам страдающий от раны: «Офицер потерял сознание. Григорий тащил его на себе, падая, поднимаясь и вновь падая. Два раза бросал свою ношу и оба раза возвращался, поднимался и брел, как в сонной яви.

В одиннадцать часов утра их подобрала команда связи и доставила на перевязочный пункт».

Здесь художественное произведение корректирует патриотический миф в сторону приближения к реальности. Однако это происходило только по отношению к мифологизированным подвигам Первой мировой войны. Советская пропаганда представляла эту войну империалистической, несправедливой для всех стран-участниц, в том числе и для России. Поэтому мифы 1914–1916 годов можно было подвергать критике. По отношению к ним была приемлема концепция Шолохова, согласно которой подвиги совершаются почти бессознательно, едва ли не от страха или в полузабытьи. Иное положение создалось по отношению к мифам Великой Отечественной войны. Здесь требовалось представить героев сознательными борцами за Родину и коммунизм. В советской литературе за послевоенные десятилетия не появилось ни одного произведения, где давались иные версии, отличные от официальной, подвигов 28 героев-панфиловцев, 5 моряков-севастопольцев, Александра Матросова, Николая Гастелло и других героев. Здесь дело было не только в жесткой цензуре, но и автоцензуре самих писателей. Даже такой критически мыслящий автор как Андрей Платонов искренне и целиком поверил в пропагандистский миф и довольно точно воспроизвел его в своем рассказе военного времени.

Советские подвиги, мифологизированные во Второй мировой войне, принципиально отличались от тех, что превозносились пропагандой в Германии, да и в других западных странах. Там в первую очередь рекламировались успехи летчиков, танкистов и подводников, сумевших уничтожить максимальное количество неприятельских самолетов, танков и судов. Вся Германия знала имена летчика Эриха Хартманна, сбившего 352 неприятельских самолета, первого морского героя Гюнтера Прина, командира подводной лодки U-47, потопившей 28 неприятельских судов (гибель Прина два с половиной месяца скрывалась от народа), лучшего танкиста Второй мировой войны Михаэля Виттмана, подбившего более 140 танков, равно как и десятков других асов {574} . Подвиги такого рода отразились и в послевоенных мемуарах немецких генералов. Например, Фрвдрих Вильгельм фон Меллентин пишет о неком капитане Лестмане, который в боях на Дону в декабре 1942 года во главе подразделения из 25 новейших танков «тигр» за короткое время уничтожил 65 советских танков, не потеряв ни одного своего {575} .

У нас же политрук Василий Клочков и рядовой Александр Матросов были во время войны более известны, чем лучшие советские летчики асы И.Н. Кожедуб и А.И. Покрышкин. А Александр Маринеско, автор самой результативной среди советских подводников атаки, в ходе которой был потоплен океанский лайнер «Вильгельм Густлов», долгие десятилетия оставался в забвении и звания Героя Советского Союза был удостоен лишь посмертно — в 1990 году {576} .

В послевоенных мемуарах советские генералы также запечатлели героев, достигших больших успехов в уничтожении вражеской техники. Так, маршал бронетанковых войск М.Е. Катуков рассказал о своем подчиненном старшем лейтенанте Д.Ф. Лавриненко, погибшем под Москвой в декабре 1941 года: «Двадцать восемь кровопролитных боев с противником было на его счету. Трижды горела машина Дмитрия Лавриненко, но отважный танкист из самых тяжелых ситуаций выходил невредимым. Он уничтожил 52 фашистских танка. История минувшей войны не знает другого такого примера» {577} . В данном случае Михаил Ефимович явно грешит против истины, поскольку на счету немецкого танкиста Виттмана было почти в три раза больше уничтоженных танков, чем у Литвиненко. Да и в числе уничтоженных старшим лейтенантом танков позволительно усомниться. Во-первых, последний уничтоженный Лавриненко немецкий танк, по утверждению Катукова, был тяжелым {578} , что, как мы уже говорили, в принципе невозможно. Во-вторых, подвиги Лавриненко начали популяризировать еще в годы войны, но тогда число уничтоженных им неприятельских машин было несколько иным. Как писал корреспондент «Правды» Юрий Жуков, «больнее всего было узнать, что нет уже на свете храброго танкиста Лавриненко. Сорок семь танков уничтожил этот юноша, трем смертям смотрел в глаза, три машины сменил на поле боя, но крепко берегла его судьба до тех пор, пока пустой случай не оборвал его молодую жизнь: вышел он на дороге из танка, хотел осмотреться, и шальной снаряд, разорвавшийся рядом, убил его» {579} . В полном соответствии с законами мифа, герой-богатырь, троекратно избегавший верной смерти, в конце концов гибнет в результате нелепой случайности.