Инго Мебиус - Убийца танков. Кавалер Рыцарского Креста рассказывает

«На санитарной машине меня доставили на центральный перевязочный пункт. Госпиталь был переполнен. Тяжело и легкораненые вповалку лежали в палатках или же просто на сколоченных из досок лежаках, а то и на песке. Санитары едва протискивались сквозь тела для оказания помощи. В полутьме медсестры делали свое благородное дело. Казалось, им незнакомо чувство усталости. Время от времени кого-то накрывали с головой и уносили неизвестно куда.

Мне велели самому добираться до Дерны. Санитарных машин уже не хватало. И я стоял у дороги, мимо одна за другой проносились санитарные машины, но никто и не думал подобрать меня. Думаю, что свою роль сыграла и паника. Казалось, все были охвачены ею, весь тыл постепенно превращался в хаос.

Я уселся где-то на краю центрального перевязочного пункта, не теряя надежды уехать на машине. Ждать пришлось долго, но, в конце концов, меня подобрал переполненный грузовик. Я лежал на каком-то подобии носилок, так началось полное опасностей странствие по пустыне.

К утру мы добрались до предгорьев Соллума, а потом по серпантину горной дороги стали взбираться наверх. Взору открылось величественное зрелище: дорога вдоль побережья, горы и перевал Хальфайя и машины, бесконечные колонны отступавших на запад наших войск. Но мне было уже на все наплевать, лишь бы поскорее убраться подальше отсюда. Я сидел в полузабытьи, уставившись в одну точку и ни о чем не думая. В конце концов, мы прибыли в Дерну, где я направился прямиком в госпиталь».

«И в Дерне госпиталь был битком от раненых. Даже тяжелораненых приходилось класть на пол. Жара и страшная вонь от ран и медикаментов, дышать было нечем. Я в госпитале долго не выдержал. Решил выйти ненадолго пройтись по городу. Но и прогулка облегчения не принесла, хотя уже просто взглянуть на мирную жизнь было своего рода отвлечением от безумия минувших месяцев. Меня поразило совершенно почерневшее мясо в одной из лавчонок. Но стоило продавцу пару раз махнуть какой-то тряпицей, как мясо, как по волшебству, обрело нормальный цвет. Оказывается, черным оно казалось из-за мух, сплошным ковром покрывших его. В общем, приятного аппетита. Мне даже не хотелось фруктов, предлагаемых продавцами, ноги налились свинцом, и я, стараясь держаться в тени пальм, еле-еле дотащился до госпиталя. Дороги представляли собой полосы битого камня, а тротуаров и вовсе не было, вместо них тянулись глубокие канавы, весной заполнявшиеся водой. В январе — феврале здесь, оказывается, лило как из ведра. Весной на короткое время пустыня уподоблялась цветущему лугу, но уже к апрелю и даже к марту все усыхало — оставались торчать лишь уродливые кусты верблюжьей колючки.

Выяснилось, что спать мне в госпитале негде. Коек нет и не предвидится. И я устроился на соломенном тюфяке прямо на полу. Последний транспорт с ранеными отплывал в 7 утра. Я встал задолго до этого времени, спустился в порт, но там мне было сказано, что корабль уже отплыл из-за большого количества раненых.

Я уселся на краю набережной и, болтая ногами, раздумывал, как быть дальше. Но тут вдруг поблизости остановился катер с нашими моряками. Они полюбопытствовали, что я тут делаю.«Вот, должен был сесть на транспорт с ранеными, а он, оказывается, отплыл», — упавшим голосом пояснил я. «Давай, спускайся к нам, мы тебя возьмем», — предложил один из матросов. Я был на седьмом небе от счастья. Как впоследствии я узнал, этот матрос оказался старшим рулевым того самого транспорта. Таким образом, меня доставили на борт судна. Этот рулевой поместил меня в своей каюте, мол, я все равно сутками на вахте торчу, так что ты мне не помешаешь.

Не могу сказать, сколько продолжался этот круиз — я не выходил из каюты и отказывался от еды. Как меня ни упрашивали хоть кусочек проглотить, желудок мой не принимал ничего.

В порт острова Крит транспорт зашел для дозаправки, затем взял курс на Афины. В пути нас самолеты-противники не трогали, и все были страшно рады тому, когда на горизонте показались белые строения порта Пирей.

Когда я, пошатываясь от слабости и дурноты, стоял на пирсе, меня заметили проходящие врач и медсестра. «Парень, что с тобой?» Я объяснил, что со мной, и врач гут же распорядился: «Поедешь ко мне в Сисмаклеон, у нас хоть там и хирургия, но и для тебя местечко найдется».

И на этот раз мне повезло. Штабсартцт оказался главным врачом того госпиталя, куда доставляли большую часть раненых. Неужели это могло быть простым везением? Видок, надо сказать, у меня был еще тот — отощавший, кожа да кости, форма болтается, как на скелете. Что же побудило их помочь мне? Мой жуткий вид или все же Рыцарский крест на груди? Но, в конце концов, это не суть важно — главное, меня не бросили подыхать.

Сисмаклеон представлял собой огромный, шикарный санаторий. Меня поместили в палату вместе с одним фельдфебелем, у которого пуля засела в считаных миллиметрах от шейных позвонков. Ему предстояла сложнейшая и опаснейшая операция. Но уже пару дней спустя он похохатывал у себя на койке — операция прошла успешно. Что же касалось меня, со мной дела обстояли похуже — я провалялся все эти дни с температурой под сорок. Все, что я пытался съесть, тут же выблевывал. Я потерял с десяток или больше килограммов веса, и силы были на исходе.

Несколько дней спустя довольный фельдфебель рассказал мне, что здесь в госпитале посмотрел тот самый фильм о горе-летчике по имени Квакс. Но даже это не произвело на меня впечатление. Я пребывал в полнейшей апатии. Главный врач, поняв, что в хирургической клинике мне ничем не помочь, в середине декабря 1942 года распорядился о переводе меня в один из госпиталей Вены.

Перед отбытием он решил развеселить меня. Потащил меня осматривать достопримечательности. кое-как они вместе с медсестрой взволокли меня на какую-то гору, откуда открывался великолепный вид на Акрополь. Весь город, включая Пирей, был словно на ладони. Впечатлений была масса, но на эту экскурсию ушли все остававшиеся еще у меня силы. Но врач все же хотел, чтобы о Греции у меня остались не только госпитальные воспоминания.

Незадолго до Рождества меня направили в Вену. Железнодорожная линия на Фермопилы была повреждена в результате взрывов. И мне предстояло снова подняться на борт плавучего госпиталя. Я был рад, что это снова был «Констанц». Я снова оказался в каюте того самого рулевого. Вечером спрыснули встречу красным вином. Вот только не помню, после скольких стаканов я отключился. Мне в том моем состоянии много было не надо. Не помню даже, как до койки добрался. И, чудо! На следующий день пробудился аппетит, и меня больше не рвало. С того дня вообще больше не рвало.