Инго Мебиус - Убийца танков. Кавалер Рыцарского Креста рассказывает

Внезапно мотор заглох, и водитель устало произнес: «Все. Бензин кончился. Вылазим». Выбравшись из танка, мы огляделись. Где мы? Оказывается, еще пятеро солдат под защитой танковой брони семенили рядом. Мы все вдевятером спешно укрылись и стали думать, что делать дальше. Дождаться темноты, а уже потом пробираться дальше? Стало потише, весь хаос остался позади.

Нам нужно было, как стемнеет, пробираться дальше на восток. И мы стали пробираться, стараясь ступать как можно тише, скрываясь за толстыми деревьями и живыми изгородями. Потом до нас донеслись голоса. Американцы. Мы обошли их, стараясь держаться как можно дальше. Мы шли всю ночь, надеясь встретить кого-нибудь из своих. Светлело. Мы спрятались у какого-то ручья в кустарнике. Устали мы смертельно. Ночной рейд, да и события предыдущего дня свое дело сделали. Один из наших дежурил, остальные, прикрывшись ветками, улеглись спать. Вскоре и я провалился в сон.

Вдруг кто-то меня основательно пихнул в бок, и я раскрыл глаза. И увидел перед собой высоченного негра с автоматом наготове. «Get up!» — скомандовал он и едва я поднялся, как он стащил с моей руки часы. У него вся рука была увешана ручными часами. Мои товарищи уже все стояли, перебрасываясь словами с американцами. А я раздумывал, по своей воле они сдались врагу или же их просто захватили врасплох. Мы забрели в логово врага, и не было никакой возможности выбраться. Вокруг было тихо, ни намека на шум боя.

К счастью, на мне был маскхалат, поэтому американцы не разобрали, кто я по званию. Сдав личное оружие, я забрался в джип, где уже сидели остальные. Мысли неслись наперегонки. Неужели это все? Неужели для нас войне конец? Я не понимал даже, что эти мысли внушали — то ли облегчение, то ли озабоченность дальнейшей судьбой. Обрушившаяся на нас мощь противника не сулила ничего хорошего. Наша уверенность в победе здорово пошатнулась. И мы просто томительно ждали своей участи. Даже то, что мы попали в плен не к русским, а к американцам, настроения не улучшало. Было известно, что в канадских, польских, чешских и даже кое-где во французских частях армии союзников пленных не брали».

Уже 16 августа 1944 года Гитлер снял генерал-фельдмаршала Гюнтера фон Клюге с должности главнокомандующего войсками Западного фронта и поставил на эту должность генерал-фельдмаршала Вальтера фон Моделя. А 19 августа 1944 года Гюнтер фон Клюге решил свести счеты с жизнью. После снятия с должности своего предшественника генерал-фельдмаршала Герда фон Рунштедта и тяжелого ранения Роммеля Западный фронт терял уже третьего по счету генерал-фельдмаршала. Впрочем, с возникновением Фалезского котла был потерян Западный фронт в целом.

Два месяца немцы противостояли натиску союзных сил, нанеся англо-американцам чувствительные потери, в особенности в районе Кана. Однако Западный фронт был обречен. Хотя к 21 августа 1944 года и удалось вывести из кольца окружения под Фалезом от 20 до 30 тысяч человек, но от потерь вооружений и техники Третий рейх так и не смог оправиться до самого конца войны.

Уже 25 августа 1944 года войска союзников вошли в Париж. Остатки разгромленных сил немцев спешно отступали за Сену, однако стремительное продвижение сил союзников приостановилось по причине проблем с войсковым подвозом. Разумеется, это никоим образом не могло повлиять на ход войны в целом — она была безнадежно и окончательно проиграна. А для Гюнтера Хальма лично и вообще закончилась.

В части, где служил Хальм, он значился как пропавший без вести. Только в конце сентября 1944 года командир батальона гауптман Вернер Ретцер написал письмо родителям Хальма, в котором сообщил о том, что судьба их сына неизвестна. Читателю предлагается полный текст данного письма:

«Ретцер.

Гауптман и командир.

19 сентября 1944 г.

Многоуважаемый господин Хальм,

только сегодня я имею возможность сообщить вам о судьбе вашего сына. Кроме того, вплоть до сегодняшнего дня я пытался разузнать о постигшей его участи.

19.08.1944 г. Примерно в 20 часов 30 минут я в последний раз видел Вашего сына. Дальнейший ход боевых действий вынудил нас расстаться. Ваш сын находился вместе с еще одним офицером. В ночь на 20 августа 1944 года мы пытались прорвать кольцо окружения англичан. С этого дня у меня нет никаких сведений о вашем сыне. Веемой попытки выяснить что-либо оказались безуспешными.

Многоуважаемый господин Хальм!

Прошу вас и вашу уважаемую супругу невзирая на неизвестность все же поверить в возможность встречи с сыном вновь. Предполагаю, что он, как и все мы, все же сумел прорваться и, по всей вероятности, служит теперь в другой части или же оказался в плену.

Я лично и весь офицерский корпус от души сочувствуем вам в связи с постигшей вас участью. Но я искренне верю, что однажды туман неизвестности рассеется — совсем недавно я получил известие от одного из офицеров, которому выпала та же доля.

Я и впредь буду прилагать все усилия для выяснения всех обстоятельств и как только буду располагать соответствующими сведениями, немедленно оповещу вас обо всем.

Ваш сын служил в моем штабе на должности офицера по особым поручениям. Я очень ценил его. Тем сильнее для меня боль утраты, ибо я собирался предложить ему стать моим адъютантом. Не теряю надежды, что однажды мы все же увидимся с ним вновь.

Не сомневайтесь в моем к вам искреннем сострадании и впредь можете рассчитывать на мою полную поддержку.

С наилучшими вам пожеланиями

Хайль Гитлер!

Ваш Ретцер».

Когда командир батальона писал это письмо, 21-я танковая дивизия находилась в Лотарингии, на фронте наступило относительное затишье. Поэтому гауптман Ретцер сумел выкроить время для того, чтобы письменно поставить в известность родителей Гюнтера Хальма о судьбе их сына. Бросается в глаза одно обстоятельство — письмо написано не рукой гауптмана Ретцера, хотя подпись под ним, вне всяких сомнений, принадлежит командиру батальона. То есть, в этом можно усмотреть нечто сугубо официальное, сводящее его послание до уровня формальной отписки. А ведь письмо было адресовано не родителям просто офицера, а кавалера Рыцарского креста. И в этой связи представляется вполне вероятным, что Ретцер вставил в письмо родителям фразу о своем намерении предложить Гюнтеру Хальму должность своего адъютанта все же ради красного словца.

«Какое-то время спустя подъехали два джипа, нас усадили на них, и после долгой поездки мы очутились в довольно большом сборном лагере. Лагерь этот представлял собой просто обнесенный высоким забором участок территории, на котором находилось несколько тысяч пленных. Многие из них были ранены и поэтому безучастно восприняли наше появление. Мы попытались разговориться с ними, но разговора не вышло — слишком уж силен был шок от поражения и пленения. Только теперь до всех стал доходить ужас пережитого за предыдущие дни и недели.