Валерий Шамбаров - Последняя битва императоров. Параллельная история Первой мировой

Любимец «общественности» военный министр Поливанов был уже снят, но и он крепко приложил руку к катастрофе. Все лето и осень 1915 г. призывал в армию новые контингенты, когда не было оружия. Запасные батальоны в тылах разрослись до 12–15 тыс. человек. Офицеров было по нормальному штату, на тысячу солдат, и командиры были не из лучших — инвалиды или те, кто постарался зацепиться с тылу. Уследить за массой солдат, даже толком занять ее, было невозможно. Она бездельничала, озлоблялась: зачем призвали, оторвали от дома? Набиралась слухов, ее разлагали агитаторы. Выправить положение пробовал Шуваев, вообще отменил призывы весной и летом 1916 г. Но огромные тыловые части так и не рассосались (надо же было солдат не только вооружить, а еще и обучить). Летом фронт понес потери, потребовались пополнения, возобновились мобилизации, и запасные батальоны опять стали расти.

29 октября в Петрограде началась очередная забастовка, а завод «Рено» продолжал работать. Буйная толпа пришла останавливать его. Администрация пыталась поговорить с ней, но полетели камни, прозвучали револьверные выстрелы, четверых ранили. Полиция ничего не могла сделать, вызвали войска. Пришли 2 батальона из ближайших казарм и… открыли огонь по полиции. Благо появились казаки, разогнали тыловую пехоту одной атакой.

Настоящим гнойником стал Балтфлот. Дредноуты и броненосцы в боях не участвовали, только выходили иногда патрулировать минные заграждения, а на базе, в финском Гельсингфорсе, свободно действовали революционеры. Кронштадт являлся тыловой базой, тут стояли учебные, транспортные суда, располагались склады, гауптвахты. И как раз сюда списывали проштрафившихся с боевых кораблей. 29 сентября начальник кронштадтского порта вице-адмирал Р. Н. Вирен в страшной тревоге представил доклад, что он посетил крейсер «Диана», беседовал с матросами — «или это бред усталых нервов старого морского волка, или я присутствовал на вражеском крейсере». «Достаточно одного толчка из Петрограда, и Кронштадт вместе со своими судами, находящимися сейчас в порту, выступит против меня, офицерства, правительства, кого хотите». Доклад прошел по инстанциям, и Вирен получил ответ, что министерство внутренних дел «держит ситуацию под контролем». (В марте он был убит пьяной матросней).

В стране имелись и здоровые силы, причем немалые. Новый председатель правительства Трепов взялся было наводить порядок. А патриоты из кружков Римского-Корсакова и Говорухи-Отрока представили государю свои записки, просили опереться на них. Предлагалось «назначить на высшие посты… лиц, преданных царю и способных на решительную борьбу с надвигающимся мятежом. Они должны быть твердо убеждены, что никакая примирительная политика невозможна. Заведомо должны быть готовы пасть в борьбе и заранее назначить заместителей, а от царя получить полноту власти». Выдвигалась программа: разогнать Думу, закрыть левые издания, ввести в Питере и Москве военное положение, вплоть до военных судов, разместить надежные гарнизоны. Взять под жесткий контроль органы Замгора и ВПК, мобилизовать оборонные заводы, перевести рабочих на положение «призванных и подчиненных законам военного времени». Но это как раз означало бы столкновение, которого царь стремился избежать. Он еще не считал «примирительную политику невозможной».

Между тем, закулисные силы дали старт. 30 декабря гомосексуалист Юсупов, неуравновешенный ультраправый Пуришкевич и иже с ними убили Распутина. Убили, вроде бы, из патриотических побуждений. Но подтолкнули к преступлению и помогли его организовать англичане. Требовалось выбить царя из колеи, посеять в его душе смятение, надломить. Государь и императрица лишились друга, наследник — единственного лекаря, неоднократно спасавшего его. А вдобавок, убийство упрочило положение Протопопова. Когда газеты и столичный бомонд злорадствовали, он примчался к Александре Федоровне, утешал, лично организовал охрану, уверяя, что готов отдать жизнь за государыню.

Протопопов получил неограниченный кредит доверия — и сразу подвел интригу под премьера Трепова. Пробыв во главе правительства всего 48 дней, он был отправлен в отставку. На его место метил сам Протопопов, но царь назначил Н. Д. Голицына. Хотя сути это не меняло. Дряхлый 66-летний Голицын давно был не у дел, возглавлял лишь комиссию помощи военнопленным. От назначения долго отказывался, однако государь настоял на своем — знал его как честного и верного работника. Но при таком премьере в правительстве стал заправлять Протопопов.

А в это же время, 2 января 1917 г., по протекции министра финансов Барка в Петрограде было открыто отделение «Нэйшнл Сити банка» — первого американского банка в России. Причем первым его клиентом стал Терещенко, богатый промышленник и один из главных заговорщиков. Нью-йоркская штаб-квартира банка приняла решение выделить Терещенко 100 тыс. долл. (более 2 млн. нынешних). Обычно крупным операциям в валюте предшествовали долгие переговоры, определялись цели займа, обеспечение, условия расчета. С Терещенко ничего этого не было. Просто дали деньги, и все.

В январе приехал с фронта генерал Крымов. В гостях у Родзянко в кругу депутатов Думы и либеральных политиков обсуждался вопрос о перевороте. Назывался тот самый сценарий, который вскоре будет реализован, перехватить царя в поезде между Ставкой и Петроградом и добиться отречения. Терещенко и Шидловский стояли за то, чтобы покончить с государем: «Щадить и жалеть его нечего». Умеренный Родзянко ужаснулся: «Вы не учитываете, что будет после отречения царя. Я никогда не пойду на переворот. Я присягал. Прошу вас в моем доме об этом не говорить». Но продолжили говорить в других домах.

Другой центр заговора возник среди родственников Николая II, участвовали великие князья Кирилл Владимирович, Николай Михайлович, великая княгиня Мария Павловна. Тоже обсуждали идею принудительного отречения, даже поднимали вопрос, а останется ли царь жив после переворота… К паутине примыкали деятели разных направлений: называющий себя монархистом Шульгин, октябрист Гучков, кадеты Шингарев, Милюков, социалист Керенский, генерал Рузский, промышленники Рябушинский и Коновалов, председатель Земгора Львов. А направляли их британский и французский послы, Бьюкенен и Палеолог. Держался в сторонке, но совсем не безучастно, американский посол Френсис.

Охранное отделение и министр внутренних дел обо всем этом знали. Начальник Охранного отделения Глобачев регулярно докладывал Протопопову о сборищах и планах заговорщиков, перечислял их. Сообщал, что агитацию на заводах ведут не только большевики, но и думские либералы, подбивают рабочих на забастовки и манифестации. Назывались газеты и журналы, ведущие подрывную работу (в том числе, финансируемые из Германии). В докладе от 8 февраля 1917 года говорилось: «Руководящие круги либеральной оппозиции уже думают о том, кому и какой именно из ответственных портфелей удастся захватить в свои руки». Глобачев указывал, что выделяются две группировки. Одна из думских лидеров, она рассчитывает на волне беспорядков нажать на царя, добиться передачи власти думскому большинству, возвести на пост премьера Родзянко и насадить в России начала «истинного парламентаризма по западноевропейскому образцу». Вторая — Гучков, Львов, Третьяков, Коновалов и др., полагала, что Дума не учитывает «еще не подорванного в массах лояльного населения обаяния правительства», и «возлагает надежды на дворцовый переворот». Подобные доклады Протопопов добросовестно складывал в кабинете. Их нашли после революции, они так и лежали в шкафах и столах. До царя они не доходили. Царю по-прежнему шли другие доклады, радужные и оптимистичные…