Рудольф Баландин - Маршал Шапошников. Военный советник вождя

Тем временем служба Шапошникова шла своим чередом. Его перевели в штаб 12-й армии на должность помощника старшего адъютанта разведотдела. Летом 1915 года повысили по службе, назначив штаб-офицером при управлении генерал-квартирмейстера штаба главнокомандующего армиями Северо-Западного фронта.

Осенью он перешел на более самостоятельную должность начальника штаба отдельной сводной казачьей бригады. Получил звание подполковника. В мае 1916 года вновь поднялся еще на одну ступень по служебной лестнице: стал начальником штаба 2-й казачьей Туркестанской дивизии.

К сожалению, об этом периоде его деятельности сведений слишком мало. Нет сомнений, что он по-прежнему проявлял инициативу, отличался отменной работоспособностью, мужеством и знанием дела. Обстрелянный в боях, проверенный в трудных ситуациях на фронте, а вдобавок имеющий хорошую теоретичес-

кую подготовку, он стал профессиональным военным, специалистом высокого класса.

СВИДЕТЕЛЬСТВО ОЧЕВИДЦА

Летом 1916 года Шапошников находился на Юго-Западном фронте, в Галиции, в должности начальника штаба 2-й казачьей Туркестанской дивизии. Бои шли с переменным успехом. Один из эпизодов этого периода позже был рассказан участником событий в документальном произведении. Приведем этот характерный эпизод с купюрами:

«Вечером я получаю приказ — идти в штаб. Под свист пуль я иду вместе с моим вестовым.

Я вхожу в землянку штаба полка.

Командир полка, улыбаясь, говорит мне:

— Малыш, оставайтесь в штабе. Адъютант в дальнейшем примет батальон. Вы будете вместо него.

Я ложусь спать в шалаше. Снимаю сапоги первый раз за неделю.

Рано утром я просыпаюсь от взрыва снарядов. Я выбегаю из шалаша.

Командир полка и штабные офицеры стоят у оседланных лошадей. Я вижу, что все взволнованы и даже потрясены. Вокруг нас падают снаряды, визжат осколки и рушатся деревья. Тем не менее офицеры стоят неподвижно, как каменные.

Начальник связи, отчеканивая слова, говорит мне:

— Полк окружен и взят в плен. Минут через двадцать немцы будут здесь. Со штабом дивизии связи нет. Фронт разорван на шесть километров.

Нервно дергая свои седые баки, командир полка кричит мне:

— Скорей скачите в штаб дивизии. Спросите, какие будут указания. Скажите, что мы направились в обоз, где стоит наш резервный батальон.

Вскочив на лошадь, я вместе с ординарцем мчусь по лесной дороге.

Раннее утро. Солнце золотит полянку, которая видна справа от меня.

Карьером я подъезжаю к высоким воротам. Здесь штаб дивизии.

Я взволнован и возбужден. Воротник моего френча расстегнут.

Фуражка на затылке.

100

Соскочив с лошади, я вхожу в калитку.

Ко мне стремительно подходит штабной офицер, поручик Зрад-ловский. Он цедит сквозь зубы:

— В таком виде... Застегните ворот.

Я застегиваю воротник и поправляю фуражку.

У оседланных лошадей стоят штабные офицеры.

Я вижу среди них начальника дивизии, генерала Габаева, и начальника штаба, полковника Шапошникова.

Я рапортую.

— Знаю, — раздраженно говорит генерал.

— Что прикажете передать командиру, ваше превосходительство?

— Передайте, что...

Я чувствую какую-то брань на языке генерала, но он сдерживается.

Офицеры переглядываются. Начальник штаба чуть усмехается.

— Передайте, что... Ну, что я могу передать человеку, который потерял полк. Вы зря приехали.

Я ухожу сконфуженный.

Я снова скачу на лошади. И вдруг вижу моего командира полка. Он высокий, худой. В руках у него фуражка. Седые его баки треплет ветер. Он стоит на поле и задерживает отступающих солдат. Это солдаты не нашего полка. Командир подбегает к каждому с криком и мольбой.

Солдаты покорно идут к опушке леса. Я вижу здесь наш резервный батальон и двуколки обоза.

Я подхожу к офицерам. К ним подходит и командир полка. Он бормочет:

— Мой славный Мингрельский полк погиб.

Бросив фуражку на землю, командир в гневе топчет ее ногой.

Мы утешаем его. Мы говорим, что у нас осталось пятьсот человек. Это не мало. У нас снова будет полк».

Позже Борис Михайлович стал командиром 16-го гренадерского Мингрельского полка, получив звание полковника. В приведенном отрывке из документального научно-художественного романа Михаила Зощенко «Перед восходом солнца» есть одна неточность: в то время Шапошников был еще подполковником. Повышение он получил уже в «переломном» 1917 году после Февральской буржуазной революции. Но тогда уже Первая мировая война в России приняла форму междоусобицы, называемой Гражданской войной. На фронте начали происходить события, свидетельствующие о развале государственной системы.

101

ОТРЕЧЕНИЕ

Борис Михайлович Шапошников — настоящий русский офицер — был не из тех, кто отрекается от воинской присяги. В начале 1917 года он находился на фронте. Сюда постоянно приходили сведения о происходивших в России событиях. У солдат изымали листовки с призывами прекратить войну, сбросить иго самодержавия. Были и другие прокламации: воевать с врагами, но за демократическую конституционную Россию.

Когда, встречая 1915 год, он три дня находился в Петербурге во время кратковременного отпуска, то успел повидать нескольких товарищей, посетить Мариинский оперный театр и убедиться, что столица живет своей привычной шумной, суетливой, а то и праздничной жизнью (тем более — в Рождество, Новый год). Не тогда ли у него, фронтовика, впервые возникло чувство той пропасти, которая разверзлась между теми, кто переживал тяготы и мучения, кто становился калекой и умирал на войне, и теми, кому эта война приносила барыши, а то и богатства, не мешая развлекаться и благоденствовать.

Он убеждал себя, что сражаются они на фронте не за этих мирских захребетников, тунеядцев, а за Отечество. Но миновал 1916 год, а моральное состояние солдат и даже офицеров заметно ухудшилось. Нередко обмундирование и пища были плохими, и все чаще поговаривали, что это — не случайно, что на бедствиях армии наживаются многие лихоимцы и окружение приближенного или даже друга царской семьи сибирского попа Григория Распутина.

С подобными подрывными слухами надо было бороться. И все-таки невольно закрадывалась мысль: не правда ли это? Вот, к примеру, артиллерийские снаряды доставляют в часть в ничтожном количестве.

Приходится выдавать их по два-три на орудие. В то же время немцы снарядов не жалеют, а жестокие обстрелы порой совмещают с газовыми атаками, когда дует западный ветер. И, к нашему несчастью, он бывает слишком часто.

Но и в глубоком тылу, в России, происходило что-то тревожное. Из городов и деревень приходили письма к офицерам и солдатам с жалобами на повышение цен, а то и нехватку промышленных товаров, продуктов. Все чаще бастовали рабочие на крупных предприятиях.