Николай Лузан - О нем доложили Сталину

Все оказалось гораздо сложнее и глубже. Коммунисту, вступившему в партию во время финской войны, человеку честному и бескомпромиссному, было поперек души перевоплотиться в отъявленного мерзавца и предателя. Рязанцев это видел и понимал, потому не пытался любой ценой склонить Петра к участию в операции. Он посчитал, что в сложившейся ситуации будет разумнее, если на время предоставить его самому себе.

Пока же в душе Петра царило смятение. Он все еще не мог принять произошедший несколько дней назад этот невероятный и немыслимый поворот в своей судьбе и службе. Он, боевой командир, познавший на себе жестокость фашистов и мерзость предательства, пылавший лютой ненавистью к ним, готовый рвать их зубами, должен остаться в прошлом и превратиться в такую же мразь, как Струк. Но и этого было недостаточно, чтобы выполнить задание Рязанцева. Ему предстояло доказать прожженным, не верящим на слово вербовщикам абвера, что он, Петр Прядко, из всех предателей и мерзавцев самый подходящий.

«Все! К чертовой матери фашистскую псарню! Завтра так и скажу Рязанцеву. Скажу? Я же согласился? В конце концов, мужик я или нет? Ну не могу я! Не могу!» — терзался Петр.

— Эй, в сторону! Жить надоело? — сердитый окрик заставил его встрепенуться и отпрыгнуть в сторону.

Обдав снегом с головы до ног, рядом пронеслась полуторка. Выбравшись из сугроба, он перешел на натоптанную тропку, ведущую к дому Зинаиды. Она к этому времени управилась со своим хлопотным хозяйством и теперь колдовала над плитой.

Там в чугунных казанках доваривались картошка и каша с тыквой, а на столе в миске матово поблескивали бочками ядреные соленые огурцы. Петр стряхнул снег с валенок и вошел в сени. В воздухе аппетитно пахло испеченным хлебом.

— Петро Иваныч, цэ ты? — окликнула Зинаида.

— Я, — обронил он и, повесив тулуп на гвоздь, направился в комнату.

— А обидать? У мэнэ усэ готово, — встала на его пути Зинаида.

— Спасибо, Зина, я не голодный.

— Ничего нэ знаю, сидай! — Зина подхватила Петра под руку и усадила за стол.

Петр безучастным взглядом смотрел на то, как она сняла с плиты казанок с картошкой, слила воду и принялась раскладывать по мискам.

— Та шо с тобой, Петро Иваныч? Так смотришь, шо кусок в горло не лезет. Може, сто грамив? — пыталась растормошить его Зинаида и, достав бутыль с самогонкой, разлила по кружкам.

Он покачал головой, достал из миски картофелину, повертел ее в руке и положил назад в миску, извинился и прошел в свою комнату. Там, свалившись на кровать, уставился в потолок и, продолжая мысленно разговор с Рязанцевым, старался найти веские аргументы, которые убедили бы его искать другого кандидата для выполнения задания.

Появление в доме Кулагина оживило атмосферу. Богатырская фигура лейтенанта, казалось, заполнила собой все свободное пространство. Перебросившись парой шуточек с Зинаидой, он прошел к Петру, мельком взглянул на его хмурое лицо и спросил:

— Скучаешь, разведчик?

— Не то слово, — буркнул Петр.

— Счастливый. А я как белка в колесе.

— Какое тут к черту счастье! Одна маета.

— Значит, я вовремя, — бодро заявил Кулагин и положил на стол папку.

— Что это? — вяло спросил Петр.

— Материалы по абвергруппе-102.

— Думаю, они уже ни к чему.

— Это почему же? — удивился Кулагин.

— Понимаешь… — и Петр замялся.

— Понимаю, не густо. Но если надо, организуем встречу со Струком, чтобы, как говорится, лицом к лицу…

— Чего?! С этой сволочью?

— Да ладно тебе. Не комплексуй, делов-то. Я их подлые рожи вижу каждый день — и ничего.

— Одно — видеть, а другое — жить.

— Не заморочивайся. Человек ко всему привыкает.

— Легко сказать. А если сорвусь? Задание насмарку.

— Перестань! Лучше тебя его никто не выполнит.

— И все-таки как представлю, что с гадами жить и из одной миски хлебать, так колотить начинает, — продолжал терзаться Петр.

— Зря себя накручиваешь, смотри на это проще.

— Стараюсь, ни черта не получается. Башка скоро расколется.

— Ты вот что, — Кулагин понизил голос, — лучше подумай о Зинаиде, ведь мается бедная баба.

— Что-о?

— А чего я такого сказал? Все при ней. А попка? Как орех, так и просится на грех.

— Да иди ты! — вспыхнул Петр.

— Все-все, ухожу, а ты присмотрись; глядишь, голове легче станет, — хмыкнул Кулагин и вышел в горницу.

В сенях еще какое-то время звучали голоса, затем скрипнула петлями входная дверь, и в доме воцарилась тишина. Петр проводил взглядом мелькнувшую за окном внушительную фигуру Кулагина и посмотрел на папку. В нем проснулось любопытство.

Рука потянулась к папке, и под пальцами зашелестели протоколы допросов гитлеровских агентов, захваченных особистами, схемы расположения зданий и сооружений аб-вергруппы-102 в городе Славянске. На глаза попались листы со знакомым почерком Струка — и кровь прихлынула к лицу Петра. Перед ним, как наяву, возникла с поразительной точностью картина боя у моста…

Отряд, зажатый между дорогой и рекой, попытался вырваться из кольца. Но гитлеровцы подтянули минометную батарею, интенсивным огнем накрыли отряд и отсекли отход к лесу. Спасение было только за рекой. Те, кто уцелел, решились на отчаянный шаг — прорываться к мосту. Петр поднял бойцов в атаку. Смяв первую цепь гитлеровцев, они вырвались на мост. Впереди, в десятке метров, начинался спасительный берег, и тут с обеих сторон обрушился кинжальный огонь пулеметов. Западня, устроенная Струком, захлопнулась. После этого гитлеровцы бросили в бой полицаев.

Пьяная орава в черных бушлатах, сотрясая воздух отборным матом, высыпала из перелеска и устроила безжалостную охоту на измотанных боем и голодом красноармейцев. Они, израсходовав все патроны и гранаты, не собирались сдаваться и бросились в рукопашную. Клубок человеческих тел, изрыгающий проклятья и стоны, скатился в болото. Зловонная жижа отбирала последние силы у раненых и слабых. На другой берег вместе с Петром выбрались всего девять человек.

Все это и истязания, которым подверглись попавшие в плен красноармейцы, излагал Струк в своих показаниях. У Петра уже не оставалось сил читать дальше. Он швырнул на стол эти, казалось, сочащиеся кровью его бойцов листки и заметался по комнате. В нем все клокотало от ненависти к предателю. Отбросив штору в сторону, он закричал:

— Зина, самогону!

Голос, а больше его вид напугали ее. Всплеснув руками, она вскрикнула:

— Божечка, та шож случилось? Петро, на тебе лица нэма!

— Самогон! Самогон давай! — твердил он и молотил кружкой по столу.

— Щас-щас, — запинаясь, повторяла она, трясущимися руками достала из кладовки бутыль и плеснула в кружку.

— Себе тоже! — потребовал Петр.

— Лью… лью. Только успокойся, милок.