Алексей Кривопалов - Фельдмаршал И.Ф. Паскевич и русская стратегия в 1848-1856 гг.

На этом фоне в декабре 1855 г. австрийцы предъявили России ультиматум, требуя от Александра II согласия начать переговоры на основе «четырех пунктов». Четыре пункта как основа для будущего мира были впервые сформулированы Англией, Францией, Австрией и Пруссией 8 августа 1854 г. Они предполагали замену русского покровительства над Дунайскими княжествами коллективным покровительством пяти держав, свободу судоходства по Дунаю, пересмотр Лондонской конвенции 1841 г. в пользу союзников и замену русского покровительства над православными подданными султана коллективной гарантией их прав, данной европейскими державами [738].

16 ноября 1854 г. Николай I согласился с возможностью начать переговоры на основании «четырех пунктов» [739], однако в декабре 1854 г. на конференции послов в Вене первоначальная трактовка «четырех пунктов» подверглась серьезному пересмотру. Поскольку союзники требовали от России «отказа от преобладающего положения в Чёрном море», что фактически означало ликвидацию Черноморского флота, а также территориальных уступок в районе устья Дуная, Николай I не мог принять такие условия.

Получив в декабре 1855 г. австрийский ультиматум, император Александр II испытывал мучительные колебания в вопросе о продолжении войны. В историографии не существует четкого ответа на вопрос, что предприняла бы Австрия, отклони Россия ее требование. Во всяком случае, император Франц Иосиф и Буоль оценивали вероятность получить от Петербурга положительный ответ как низкую [740]. 1 ноября 1855 г. Буоль доложил своему императору, что Австрии не придется вступать в войну, даже если Россия и отклонит ультиматум. Одновременно с этим министр иностранных дел ясно дал понять морским державам, что обещание Австрии разорвать с Россией дипломатические отношения, в случае отклонения Петербургом ультиматума, не означает намерения вступить в войну на стороне Англии и Франции [741].

Британский историк Э. Ламберт предположил, что уступчивость России объяснялась опасениями за столицу империи в результате будто бы неминуемого поражения в ходе готовившейся новой экспедиции союзников на Балтике, планируемой на 1856 г. [742]Однако осторожный оптимизм записки генерала Берга позволяет говорить о недоказанности мнения Ламберта. Положение России на Балтийском театре оставалось достаточно прочным, и потому командующий в Финляндии просил военного министра князя Долгорукова лишь о незначительных подкреплениях. Подписанное министром 2 ноября 1855 г. общее распределение войск на 1856 г. содержало особый раздел, посвященный Балтийскому театру. Комментарии Долгорукова к данному разделу практически в точности повторяли аргументы, высказанные в октябре 1855 г. в докладе Берга. Они сводились к трем основным выводам: во-первых, без десанта крупных сухопутных сил союзники не могут рассчитывать на серьезный успех, во-вторых, стратегическая цель неприятеля на севере предполагает овладение Петербургом и Кронштадтом, в-третьих, в качестве промежуточного этапа на пути овладения районом столицы противнику будет необходимо закрепиться в Финляндии. В преддверии кампании 1856 г. развернутую в Финляндии армию планировалось серьезно усилить. По боевому расписанию на 1856 г. численность пехоты с 71 батальона увеличивалась до 101, численность кавалерии с 18 казачьих сотен возрастала до 42, численность орудий полевой артиллерии, соответственно, со 104 до 108. По мнению В. А. Долгорукова, численность выделенных для обороны севера русских войск позволяла «встретить неприятельскую десантную армию, даже и превышающую 50000 войск, с должной энергией» [743].

Князь Варшавский не принимал участия в политическом совещании по вопросу австрийского ультиматума. Состояние его здоровья с осени 1855 г. внушало серьезные опасения. Врачи обнаружили у главнокомандующего рак желудка. 20 января 1856 г. князь Варшавский скончался.

Невозможно утверждать наверняка, какую точку зрения поддержал бы Паскевич, если бы Александр II попросил его высказаться. Положение России, в случае отказа принять ультиматум, не выглядело безнадежным. Ресурсы для продолжения борьбы еще имелись. Угроза присоединения Австрии к союзникам, бесспорно, существовала, но готовность австрийской армии к боевым действиям была низкой. В феврале 1856 г. 4-я армия генерала Шлика в Галиции насчитывала 45 батальонов, 12 отдельных рот, 36 эскадронов и 224 орудия общей численностью 43 687 чел. и 7 598 лошадей. Австрийские войска в Придунайских княжествах состояли из 25 батальонов, 4 отдельных рот и 32 эскадронов. Они имели в своем составе 41 344 чел., 8 512 лошадей и 96 полевых орудий [744]. К 1 июля 1856 г. общая численность австрийской армии сократилась до 355425 чел. и 65 942 лошадей [745], таким образом, она стала лишь половиной той силы, что стояла на русских границах в конце 1854 г.

Тем не менее участники совещания и Александр II сделали свой выбор и признали поражение.

К концу 1855 г. неудача России в борьбе за нейтральные страны стала очевидной [746]. Возможное расширение враждебной коалиции означало противостояние с непредсказуемыми для России последствиями. На то, что при неблагоприятном стечении обстоятельств коалиция против России может охватить все европейские державы, зимой 1856 г. указывал канцлер К. Ф. Нессельроде в инструкциях для А. Ф. Орлова в преддверии Парижского конгресса [747].

На декабрьском совещании Нессельроде зачитал вслух текст договора Швеции с союзниками [748]. Этот оборонительный союз Швеция заключила с Англией и Францией 21 ноября 1855 г. Он был несовместим с нейтралитетом, объявленным Стокгольмом в 1853 г. Русская дипломатия не сомневалась, что данное соглашение содержало секретные статьи о возвращении шведам Финляндии [749].

Пруссия также настойчиво советовала Петербургу принять ультиматум. Она не желала полного поражения России, но еще менее, по мнению Э. Даниэльса, Берлин хотел быть втянутым в войну против Франции и Австрии. С точки зрения германского историка, Пруссия не могла выиграть такую войну «без призыва демократических сил», что едва ли было приемлемо для королевского двора [750]. По всей видимости, Даниэльс сильно переоценивал вероятность открытого выступления Пруссии на стороне России против Австрии и коалиции морских держав. Сохранявшееся соперничество двух крупнейших германских государств вынуждало Пруссию противодействовать австрийской политике, но Берлин отчетливо понимал, что лишь в состоянии нейтралитета

Пруссия могла иметь во время войны политическое значение для обеих воюющих сторон [751]. Осенью 1855 г. Паскевич также отмечал огромное значение прусского нейтралитета для русской стратегии [752].

Князь Варшавский был ближайшим сподвижником Николая I, но ретроспективно он готов был поставить под сомнение целесообразность ряда аспектов внешней политики императора в предвоенные годы. Решающим фактором, благодаря которому Восточная война не продолжилась для России по наиболее опасному сценарию, главнокомандующий справедливо считал прусский нейтралитет.