Дмитрий Винтер - Опричнина. От Ивана Грозного до Путина

Так, антимонастырский закон 1572 г. запрещал любые земельные пожалования монастырям, если боярин завещал свою землю монастырю, ее отдавали помещикам [401]. В 1573 г. собор постановил в пользу богатых монастырей вотчин не завещать, а в 1580 г. последовал запрет Церкви покупать или получать в дар новые земли [402]. По некоторым сведениям, царь «уговорил» церковников согласиться на решения 1580 г. следующим образом: семерых монахов затравили медведями в яме, еще семерых зажарили живьем, и стало понятно: царь не остановится, пока остальные не согласятся [403]. Таким образом, произошло почти по Вашингтону (или по Джефферсону – известное изречение о «свободе и хлебе» приписывают как тому, так и другому «отцу-основателю» США): Церковь, поддержав Ивана Грозного в борьбе с нестяжателями, обменяла свободу на собственность, а теперь лишалась и того и другого.

Как бы то ни было, в итоге с независимой от государства Церковью было покончено. Вот иллюстрация того, как изменилось положение дел. О том, что Ивана III Церковь не рассматривала как самодержца и оспаривала его действия, мы уже писали. Здесь добавим, что и Василий III по требованию церковных иерархов вынужден был (под страхом отлучения от Церкви) отрастить бороду, которую сбрил было в угоду молодой жене, будущей матери Ивана Грозного [404]. Впрочем, судя по «парсунам» того времени, без бород если не всегда, то в течение долгого времени ходили многие, включая самого Ивана Грозного или Бориса Годунова [405]. Но это, с другой стороны – уже после Опричнины.

Сам будущий царь тоже испытал силу Церкви на себе: в 1544 г., четырнадцати лет от роду, он с несколькими ближними боярами приехал на паломничество в Ферапонтов монастырь, а потом в Кирилло-Белозерский. Так случилось, что в последний он прибыл к ночи, когда трапеза уже закончилось и съестные припасы по заведенному в монастыре обычаю отнесли в погреб. Так вот, подкеларник (заместитель завхоза) монастыря отказался кормить великого князя и его свиту до утра, мотивировав это требованиями монастырского устава и заявив в ответ на слова о том, что перед ним сам государь: «Государя боюсь, а Бога надобе больше того бояться» [406].

А вот когда Иван Грозный в нарушение православных канонов вступил в 1573 г. в четвертый брак, то никто не посмел требовать отказа от этого брака. Тогдашний митрополит выпустил специальное постановление, где царю разрешался четвертый брак с тем условием, чтобы никто из подданных не посмел следовать его примеру [407]. На царя, правда, при этом налагалась епитимья: в течение года ему запрещалось входить в церковь иначе, как во время праздника Пасхи, а потом еще в течение года он должен был, как грешник, при посещении церкви стоять на коленях. Но в церковном решении содержалась лазейка: а пойдет царь «против недругов… за святые церкви Божии – епитимью разрешити»; с учетом того, что война шла постоянно, наказание становилось символическим [408].

Здесь надо сказать о предыстории этого четвертого брака, имевшего большое значение в возвышении некоторых известных персонажей русской истории. В 1569 г. умерла вторая жена царя, крещеная черкешенка Мария Темрюковна. 26 июня 1571 г. Иван обручился с Марфой

Васильевной Собакиной, которая, может быть, была родственницей Малюты Скуратова (настоящее имя – Григорий Лукьянович Скуратов-Бельский) – в пользу этого говорит хотя бы то, что на ее свадьбе свахами были жена и дочь последнего, а «дружками» – он сам и уже тогда ставший его зятем 19-летний Борис Годунов.

Страх перед изменой и недоверие почти всем заставили царя послушать Малюту Скуратова и жениться на его родственнице; самого Скуратова это сразу вознесло на небывалую высоту: до того даже среди сравнительно незнатных опричников он выделялся худородством, среди думных дворян писался последним. Теперь же Малюта стал «дворовым воеводой», какового звания удостаивались только очень знатные люди [409]. Между прочим, когда опричный ясельничий Булат Арцыбашев хотел отдать за царя свою сестру, его убили по приказу Скуратова. Со временем со Скуратовыми породнились некоторые знатные фамилии – например, еще одним зятем этого оберпалача стал князь Дмитрий Шуйский, брат будущего царя Василия [410]. Кстати, принято считать, что возвышение Годунова началось в 1580 г., после того как царь женил своего сына Федора на его сестре Ирине; но похоже, что на самом деле это произошло почти на десять лет раньше – сразу за возвышением годуновского тестя.

Однако когда Марфа Васильевна заболела (еще до брака), а через несколько дней (по Р. Г. Скрынникову – через две недели) после свадьбы умерла, то Иван получил от церковного Собора разрешение на четвертый брак – с Анной Алексеевной Колтовской. Впрочем, 28 апреля 1572 г. царь заявил, что Марфа Васильевна умерла девицей, так что третьего брака фактически еще не было [411]. Однако через год Колтовская ему надоела, и он постриг ее в монастырь под именем Дарьи. Семья несчастной женщины, по уверениям К. Валишевского, была после того полностью истреблена; впрочем, сама Анна-Дарья дожила (в г. Тихвине) до 1626 г., относительно спокойно пережив все опрично-смутные ужасы. Едва ли бы ей это удалось, не постриги ее царь в монастырь! Воистину, «никто не знает, где найдет, где потеряет»!

В ноябре 1573 г. царь женился на Марии Долгорукой, но на другой день, подозревая, что она до свадьбы любила кого-то другого, посадил ее в колымагу и пустил с горы в пруд, где она и утонула. Вообще, в том пруду потопили многих неугодных тирану, и откормленные человеческим мясом рыбы подавались к царскому столу. Впрочем, по другим данным, например, по сведениям некоторых летописей и по сообщениям «цесарского» (имперского) посла фон Бухау, она пользовалась ласками царя еще три года, и лишь после того ее постигла означенная участь. Шестой и седьмой женами Ивана стали Анна Васильчикова и Василиса Мелентьева. Точная дальнейшая судьба их неизвестна, но сообщается, что обе они недолго прожили с ним и «вскоре исчезли» [412]. Впрочем, об Анне Васильчиковой сообщается, что она была отправлена в монастырь после расправы с первым послеопричным правительством (о последнем и его участи ниже), некоторые члены которого ей покровительствовали [413]. Наконец, в 1580 г. Мария Нагая стала восьмой женой царя.

Но довольно об амурных делах Ивана Васильевича, продолжим рассказ об Опричнине. Расправившись с русской феодальной аристократией, крестьянской «предбуржуазией» и Церковью, царь и опричники принялись за торговые города, которые, как показывал западный (а теперь, после реформ Адашева-Сильвестра, и русский) опыт, уже становились более опасными, чем феодалы и церковники, «рассадниками свободы».

Начато было, естественно, с северо-запада, где «зараза свободы» пустила более глубокие корни, чем в других русских землях. Возможно, толчком к началу расправы послужило то, что 11 января 1569 г. литовцы при странных обстоятельствах овладели считавшейся неприступной крепостью Изборск (в Псковской земле): перешедший на литовскую службу Тетерин (тот самый беглый дворянин, о котором уже говорилось) подъехал к стенам города, переодевшись опричником, и велел открыть ворота, куда тут же и ворвались спрятавшиеся в засаде литовцы. Лишь через полторы недели русские отбили обратно эту крепость (кстати, а как им это удалось, да еще так быстро, если она была «неприступной». – Д. В .) и там казнили нескольких сообщников Тетерина [414].