Дмитрий Винтер - Опричнина. От Ивана Грозного до Путина

Можно дать и некоторые другие определения, но я позволю себе привести собственное: «тоталитаризм есть идеократическо-полицейское государство, стремящееся к тотальному контролю над всеми аспектами экономической, общественной и личной жизни».

Перечислим признаки тоталитаризма в самом развернутом виде, по определению одной из исследовательниц тоталитарных режимов Ханны Арендт [937]. И попробуем поискать указанные критерии в России конца XVI столетия.

1. Наличие одной правящей идеи, идеологии («идеократия»). Идея «Третьего Рима» (со всеми прилагаемыми к ней легендами о происхождении от Пруса и т. д.) – чем не такая?

2. Проникновение государства во все сферы жизни общества. При Иване Грозном государство, как мы видели, проникало и в экономику (в том числе и отрицая частную собственность и передавая земли в пользование временно, за службу), и в Церковь, и в культуру.

3. Наличие одной партии, осуществляющей диктаторское руководство и слитой с государственным аппаратом и тайной полицией. Военно-монашеское братство опричников в принципе вполне можно сравнить с политическими партиями добуржуазной эпохи. Партии античного мира и европейского Средневековья были временными объединениями для поддержки каких-либо личностей (или групп личностей) в их политических целях (можно назвать подобные объединения также «кликами» или «кпиентелами»). Такого рода объединения имеют давнюю историческую традицию и всегда сопутствовали социальным конфликтам и связанным с ними политическим структурам.

Клиентела представляет собой организованную группу людей, сплоченную вокруг патрона или вождя, связанную сугубо корыстными целями, вся власть в которой находится у лидера (лидеров).

Помимо клиентелы, такой группой людей может быть и иерархическая структура, которая представляет собой примерно то же самое образование, но объединенное не личной, а функциональной связью, когда любого человека можно заменить [938].Так вот: «опричное братство» – чем не такая партия? А что она «слита с государственным аппаратом и тайной полицией» (а точнее, она сама и есть тайная полиция) – очевидно.

4. Проникновение государства во все сферы жизни общества. При Иване Грозном, как мы видели, государство проникало и в экономику (в том числе и отрицая частную собственность, в частности, на землю), и в Церковь, и в культуру.

5. Отсутствие плюрализма в СМИ, жесткая идеологическая цензура всех каналов информации и всей системы образования с уголовным преследованием за предоставление обществу независимой информации. Ну, СМИ как таковых в те времена еще не было, ни в России, ни где-либо в мире, однако контроль над информацией уже был. Так, свои письма Курбскому Иван Грозный приказывал публиковать, не давая, однако, подданным читать сами письма опального князя, так что из ответов царя могло сложиться впечатление, что Курбский против сильного государства как такового, хотя тот был только против ничем не ограниченной власти царя и за возврат к «доопричной старине» (с последующим развитием по европейскому пути) [939]. Чем это не СССР, где идеологические работники критиковали тех или иных своих «буржуазных» оппонентов, не давая при этом советским читателям ознакомиться с трудами критикуемых? Раздолье – вырывай из контекста любую цитату и «препарируй» ее как хочешь!

6. Наличие мощного государственного пропагандистского аппарата. Ну, если уже тогда Иван Грозный мог себе позволить втирать людям мозги, проповедуя, что, мол, Россия всегда была самодержавной, – значит, очевидно, пропагандистский аппарат был. И работал! Фальсификации истории тоже имели место, вот только один пример: в 1563–1564 гг. писали, например, о том, что это Шуйские уморили конюшего Ф. Д. Овчину-Оболенского, и при изложении событий, связанных с болезнью царя 1553 г., решающая негативная роль также приписывалась Шуйским (наряду, однако, со многими другими родами) [940].

Но более того. Историк отличается от летописца тем, что не просто излагает ход событий, но объясняет их с точки зрения тех или иных выдвинутых им или его предшественниками исторических концепций. Так вот, возьму на себя смелость сказать: Иван Грозный был первым на Руси историком. И его концепция полезности для России деспотизма и вреда свободы, увы, пережила своего автора более чем на четыре столетия и продолжает исповедоваться очень многими до сих пор. Хотя его собственное царствование представляет собой, можно сказать, лабораторно чистый исторический эксперимент, доказывающий как раз обратное. Концепция «изначальности» самодержавия тоже намного пережила своего творца, хотя у нее сторонников несколько меньше.

А это, в свою очередь, стало результатом «манкуртизации» народа, отбития исторической памяти. Как герой Чингиза Айтматова не помнит, что его зовут Еламан, сын Доненбая, и считает, что «Манкурт» – это его настоящее имя, так и мы, россияне, не помним своей подлинной доопричной истории и повторяем мифы об «изначальном самодержавии», некоторые – даже о «тысячелетнем тоталитаризме», а равно о том, что отказ от этого «нашего всего» никогда ничего хорошего России якобы не приносил.

Но продолжим перечисление признаков тоталитаризма.

7. Отрицание традиционных норм морали, полное подчинение средств целям («цель оправдывает средства»), Иван Грозный, как мы видели, отрицал сложившиеся русские политические традиции – «старину».

8. Массовые репрессии и террор со стороны силовых структур. Ну, это без комментариев, почти вся книга этому и посвящена.

9. Уничтожение индивидуальных гражданских прав и свобод. Иван Грозный, например, запретил переходы крестьян к другим владельцам, а дворян – к другим государям (по тем временам – аналог нынешней свободы передвижения; до Опричнины, как мы видели, отъезд «на обе стороны» – в Москву и Литву – был обычным делом, освященным «стариной»),

10. Централизованное планирование экономики (добавлю: как правило – с милитаристским уклоном. – Д. В.). Р. Ю. Виппер констатировал (ставя это в заслугу и объявляя признаком «конструктивизма» первого русского царя), что Иван Грозный начал превращение страны в военную монархию [941]. А. Л. Янов говорит о созданной Грозным «мобилизационной системе» [942], что само по себе почти аналог тоталитаризма. А один исследователь сталинского времени признает, что помещики-опричники были гораздо худшими хозяевами, чем бояре, «огромные имущества были разрушены и расхищены так быстро, как будто прошел неприятель (а мы видели, что сплошь и рядом – и не «как будто». – Д. В.)». Однако все это, утверждает тот же автор, искупалось военной необходимостью (на что годилась созданная ценой таких усилий военная машина, мы уже видели. – Д. В. ) [943]. А разве не то же самое говорили в советское время, а многие говорят и сейчас, скажем, в оправдание сталинской коллективизации? Добавим, что и церковные земли государство, как мы видели, взяло в оборот, так что иосифляне «за что боролись, на то и напоролись».