Рудольф Риббентроп - Мой отец Иоахим фон Риббентроп. «Никогда против России!»

Тем временем казалось, однако, что Гитлер вторжением в Прагу еще раз доказал свой политический инстинкт. Отец:

«Первая английская реакция на пражские события, казалось, поначалу доказывала его (Гитлера) правоту, она могла быть с точки зрения Германии охарактеризована в качестве положительной. Чемберлен заявил 15 марта в Палате общин: по существу верно, что нарушения Мюнхенского соглашения не произошло. Британское правительство не связано больше обязательствами по отношению к Чехословакии, поскольку «государство, границы которого мы намеревались гарантировать, развалилось изнутри и таким образом прекратило существование». (…)

В противоположность этому, однако, английский министр иностранных дел лорд Галифакс при нотификации пражских соглашений послом Германии фон Дирксеном занял с самого начала негативную позицию.

Через два дня после своей речи в Палате общин также и Чемберлен под давлением оппозиции отказался от своей поначалу спокойной и выжидательной позиции и полностью изменил свое отношение. Это отчетливо выразилось в его известной речи в Бирмингеме [240] Ribbentrop, J. v.: a. a.O., S. 151f. .

Британской перемене взглядов, ожидавшейся отцом в качестве следствия, способствовало американское вмешательство. Близкие к Рузвельту журналисты Дрю Пирсон и Роберт С. Аллен опубликовали 14 апреля 1939 года статью в «Washington Times Herald», где подтвердили, что Рузвельт 16 марта того года ультимативно потребовал от британского правительства не идти ни на какие уступки рейху и следовать антигерманской политике [241] Fish, Hamilton: a. a.O., S. 69ff; Wirsing, Giselher: Der maßlose Kontinent, Jena 1942, S. 238ff. . Эти реакции не были неожиданными. Когда отец выражается в том смысле, что после заключения Мюнхенского соглашения он постоянно стремился к установлению дружеского отношения с новым правительством в Праге, то это звучит вполне убедительно. Принимая во внимание немецкие усилия по достижению основополагающего соглашения с Польшей, ему были как нельзя некстати осложнения, не говоря уж о кризисной ситуации в Праге. Если бы удалось договориться с Польшей, то чешская проблема и без того лишилась бы своей возможной бризантности. Тесное сотрудничество могло бы тогда, вероятно, быть достигнуто и безо всяких впечатляющих шагов.

В сложившихся обстоятельствах нейтрализация чешских вооруженных сил являлась необходимостью. Вторжение под «барабаны и трубы» было без сомнения на руку вражеской пропаганде. Требовалось, однако, завершить акцию быстро и без происшествий, что и удалось сделать с согласия чешского правительства. Кроме того, британский посол Хендерсон по поручению Чемберлена еще в ночь на 14 марта заявил в Министерстве иностранных дел, что британское правительство «не хочет излишне вмешиваться в дела, в которых другие правительства могли бы быть непосредственней заинтересованы, чем Англия» [242] DBFP, Third Series, Vol. IV, Dok. No. 247 и 230, см. также No. 230. . Это являлось, по сути, официальным заявлением о невмешательстве.

В настоящее время часто изображается, как если бы установление «протектората Богемии и Моравии» явилось поворотным пунктом в западной политике, прежде всего в политике англичан по отношению к Германии, вызвав отказ от крайне выгодных для Польши немецких предложений по урегулированию вопроса коридора, поскольку к немецкой политике не имелось больше доверия. При этом часто — и, к сожалению, зачастую намеренно — забывают, что немецкие предложения были представлены польскому правительству уже в ноябре 1938 года. Они были сделаны польскому министру иностранных дел на Оберзальцберге самим Гитлером, и затем вновь переданы германским министром иностранных дел польскому правительству в Варшаве, и польский министр иностранных дел Бек еще в марте 1939 года был приглашен отцом на переговоры в Берлин. Бек, однако, по выражению отца, «отправился в Лондон». Польша повернула, таким образом, в западный лагерь и превратилась в потенциального противника. Нейтрализация хорошо вооруженной чешской армии была делом неотложной необходимости.

В итоге можно сделать вывод: учреждение «протектората Богемии и Моравии» явилось результатом направленной против рейха политики Британии и Польши, а не наоборот. Далеко идущее соглашение с Польшей, предложенное Германией, в значительной степени устранило бы угрожающий рейху момент, который естественным образом представляла чешская армия. Не стоит забывать — я повторяюсь — Липский, посол Польши в Берлине, еще в марте 1939 года угрожал в разговоре с отцом войной, если немецкая сторона и дальше будет пытаться воссоединить Данциг с рейхом. На фоне такой раскладки Гитлер считал, очевидно, что ему, из высших внешнеполитических соображений, приходится нарушать собственные националистические принципы.

Опасения, высказанные отцом Гитлеру, следует понимать также и на фоне его усилий убедить Гитлера установить контакт с советским правительством, чтобы прозондировать возможность соглашения. Отец, в отличие от Гитлера, исходил из того, что Великобритания и заодно с ней Франция будут теперь полны решимости предотвратить дальнейшее усиление немецкого влияния в Восточной Европе. По его мнению, необходимо было попытаться удержать Россию в стороне от этого расклада и самим прийти по отношению к Советскому Союзу к позитивной политике. Обеспечить тыл, то есть прийти к соглашению с Советским Союзом, являлось для Германии вопросом жизни. Однако Гитлер колебался, лишь 10 мая состоялся разговор с Гитлером об отношении рейха к Советскому Союзу.

Торговые отношения между рейхом и Советским Союзом после 1933 года никогда не прерывались, однако на них накладывался глубокий идеологический антагонизм между двумя державами. Глава торгового отдела в Министерстве иностранных дел, посланник Шнурре, вел в то время, то есть в январе 1939 года, как уже сообщалось, переговоры по соглашению о предоставлении займа на 200 миллионов рейхсмарок. Отец хотел использовать поездку Шнурре из Варшавы в Москву для встречи Шнурре с Микояном, российским министром внешней торговли, поездка была, однако, прервана, чтобы не помешать конструктивным переговорам с поляками. Также стоит отметить, что российская сторона демонстрировала заметный интерес к переговорам по кредитному договору, о чем свидетельствует демарш тогдашнего посла России Мерекалова. Тот, как пишет Шнурре, «появился в Министерстве иностранных дел и заявил о готовности его правительства вести переговоры на этой основе».

Посланник Шнурре, предпринявший по заданию отца первые шаги, с тем чтобы прозондировать возможность фундаментальной переориентации внешней политики Германии под давлением обстоятельств, отмечает в этой связи: