Михаил Скобелев - Стою за правду и за армию!

– Да что же нам обсуждать, – отвечал я. – Очистите город – вот и все. Поймите, я не имею права даже согласиться на другое решение – я не уполномочен на это своим начальством…

Эфенди ушел, но вскоре снова вернулся.

– Командир согласен очистить город, – сказал он, – но просит вас принять на сохранение наши казенные вещи.

– С какой стати я буду принимать ваши вещи?! – расхохотался я.

– Ну, пойдемте в таком случае в совет – там поговорите окончательно, – упрашивал меня турок.

– Пойти разве, в самом деле посмотреть, что это у них за совет такой! – И я с Луцкановым и эфенди отправился в их городовой совет.

Мы подошли к большому двухэтажному дому и взошли наверх. В просторной зале, у длинного стола, покрытого зеленым сукном, сидело человек двенадцать городских деятелей, все в красных фесках; физиономии у них были греческие и турецкие. Тут же был знакомый уже мне командир табора. При моем входе они встали, и подполковник познакомил меня со всеми. Затем мы уселись, и юс-баши, через Луцканова, начал держать речь. Он говорил то же, что и раньше: что он не может бросить все казенное имущество на произвол судьбы, что он за это будет отвечать перед самим султаном, что если я приму на себя ответственность за целость и сохранность всего имущества, то он, пожалуй, очистит город, сдав все под мою расписку… Словом, пел все вещи, мне знакомые. Члены совета, во главе со своим председателем – жирным, пожилым человеком с очень добродушною физиономией, внимательно смотрели мне в лицо и при словах подполковника качали головами в знак своего одобрения и согласия. Луцканов перевел мне слова турка.

– Никаких вещей принимать я не стану, и не намерен выдавать вам расписок. Пускай вывозят вещи с собой как хотят!

Турок опять что-то заговорил. Оказывалось, что вещи немыслимо перевезти, так как все подводы ушли в Родосто за другим имуществом, что для этого нужно много времени и проч.

– Вы можете, наконец, все эти вещи передать не мне, а вашему городовому совету. Через три-четыре дня, когда наши войска пройдут и турки снова займут город, вы получите вещи от городового совета. Наши войска ничего не тронут, мы за все платим деньги.

Упрямый юс-баши опять начал что-то возражать. Мне надоела уже эта торговля, и я стал даже волноваться. В это время дверь в залу отворилась, и на пороге появился урядник.

– Ваше благородие! – обратился он ко мне. – Наш отряд уже показался верстах в семи от города.

Я встал и объявил ультиматум:

– Если через два часа турецких солдат не выведут отсюда, мы займем нашими войсками позиции и будем бомбардировать город. Так приказал мне генерал Скобелев!

Затем, вежливо распростившись со всеми, я вышел из залы. Слова мои, когда перевел их Луцканов, произвели видимое впечатление на всех. Лица у членов городового совета сильно вытянулись, и они напустились на подполковника, упрашивая его поскорее убираться из города и соглашаясь принять на хранение все вещи. Это передал мне Луцканов, когда мы вышли уже на улицу.

– Однако, как вы перепугали их своими словами! – сказал Луцканов. – Вы, конечно, шутили, говоря, что мы будем бомбардировать город?

– Ничуть, – отвечал я. – Правда, это крайняя мера, но они могут довести нас до этого своим упрямством. Таково приказание Скобелева! Сходите, пожалуйста, в совет еще раз и передайте членам, чтобы жители скорее выбирались из города в случае, если турецкие солдаты не выйдут отсюда, так как мы вовсе не желаем наносить вред обывателям… Мы вовсе не хотим ссориться и стоим на законной почве. Во всяком случае, они скорее тогда заставят этот табор убраться отсюда… Да попросите совет, чтобы нашему отряду отведены были квартиры и доставлялось все за деньги.

Через полчаса Луцканов вернулся в сопровождении того же знакомого мне эфенди, который сообщил, что войска их уже уходят, и просил меня поставить только часового к их складу. Но я и от этого отказался.

– Городовой совет может поставить туда своих сторожей.

С эфенди мы расстались приятелями, причем я высказал ему свое удовольствие, что дело уладилось мирно, без порохового дыма.

– Когда я вернулся в совет, – рассказывал мне потом Луцканов, – там я застал ужасный переполох. У входа толпилась масса народа, которая, узнав в чем дело, требовала от подполковника немедленного отступления, опасаясь за целость своего имущества. Члены совета и председатель тоже были очень взволнованны и ужасно вас ругали. «Экий несговорчивый черт, – говорили они, – молодой, а какой упрямый. Мы такого еще никогда не видели!.. Слава Богу, что все так окончилось!» Председатель совета, когда я уходил, успокоился и просил меня спросить у вас, не нужно ли чего вам? Он все с удовольствием доставит.

– Ничего мне не надо – я все равно тотчас же уеду в Баба-Ески, как только отряд наш займет город.

Через некоторое время какой-то турок принес мне от председателя массу всевозможных закусок и разных сластей. Я дал посланному полуимпериал и просил благодарить председателя. Спустя несколько минут были присланы два мешка прекрасного овса, и посланный передал мне приглашение председателя переехать к нему на квартиру и пожаловать на обед. Я поблагодарил за приглашение и сказал, что уезжаю через полчаса в Баба-Ески. Денег за овес посланный наотрез отказался брать, говоря, что это мне в подарок от его господина. Овес, все закуски и сласти я передал своим казакам и они, конечно, были в восторге. Затем все мы уселись на коней и выехали из города, к окраинам которого уже подошел наш маленький отряд. Я передал батальонному командиру и обступившим меня офицерам обо всем случившемся, а затем, распростившись, направился прямо в Баба-Ески сначала по шоссе, а потом проселком. В Баба-Ески я застал уже Скобелева со всем штабом. Доложил ему подробно о своих пререканиях с командиром табора и советом и получил благодарность от Михаила Дмитриевича за энергию и распорядительность.

Через три дня Скобелев, в сопровождении Маркова, Хоранова и Абадзиева, отправился верхом в Адрианополь. Все же остальные поехали туда по железной дороге. Приехав снова во вторую турецкую столицу, я остановился у Маркова, который помещался через двор от квартиры Михаила Дмитриевича. Адрианополь сильно изменился с тех пор, как мы его покинули. Это был значительно обрусевший уже город, причем русский элемент являлся преимущественно в форме разных чиновников, интендантов, докторов и другого нестроевого люда. Сюда же стеклась масса того темного люда, который и прежде всюду сопровождал армию, эксплуатировал ее и питался за ее счет. Когда гвардия и другие войска направились в Россию, то все эти паразиты, потеряв предмет своей эксплуатации, направились в Адрианополь и с ожесточением накинулись на нас – оккупационные войска. Главный контингент этой армии пиявок принадлежал, конечно, к иудейскому племени, затем следовали греки, армяне и прочие коммерческие и гешефтмахерские нации.