Макс Хейстингс - Первая мировая война. Катастрофа 1914 года

Британцев оскорбило вероломство врага, распевающего французские песни для маскировки, однако на самом деле немцы надеялись найти в Ландреси постой, а не противника. Их колонну возглавляла полевая кухня, и если они действительно пели французский гимн, то вряд ли в качестве тактической уловки – скорее, просто мелодия понравилась. Тактическим мастерством не могли похвастаться обе воюющие стороны. Один из старших офицеров признал, что гвардейцы были «сонными и мероприятия по обороне города выполняли спустя рукава». Однако на город упало несколько вражеских снарядов, и гренадеры двинулись вперед на подмогу колдстримовцам. «Жмут как черти, эти немцы, – писал один из офицеров, добавляя затем: – Как только они попытались приблизиться, на них обрушился град пуль. Немцы храбро сунулись еще три-четыре раза, но мы неизменно их выбивали».

Потасовка у Ландреси – иначе ее не назовешь – унесла с обеих сторон примерно по 120 человек. Британцы удерживали позиции до зари, клюя носом и дрожа в темноте – резкое похолодание по ночам после дневной августовской жары входило в число неприятных сюрпризов кампании. Затем они отступили из города, радуясь, что враг дал им свернуть лагерь без потерь. Большинство гренадеров лишились личного имущества, поскольку батальонные багажные повозки ушли на строительство баррикад. Ма Джеффрис писал: «Я, как и большинство, засыпал на ходу. <���…> И мы по-прежнему ничего не знали про общий ход военных действий» {487}.

Главным последствием стычки у Ландреси стало то, что Хейг (командующий корпусом) на время поддался паническим настроениям. Британцы преувеличивали значение немецкой атаки, утверждая поначалу, что враг потерял 800 человек убитыми. Хейгу отчаянно нездоровилось, его скрутил приступ диареи, который он заглушил ударной дозой питьевой соды. За время ночной перестрелки, повергшей город в смятение, он убедил себя – и сэра Джона Френча, – что корпусу грозит неминуемая гибель. Командир корпуса и штаб бежали на юг. После этого по меньшей мере пять дней Хейг демонстрировал пораженческие настроения, которые надолго запомнили подчиненные. Он сосредоточил все силы на спасении своего корпуса, почти не интересуясь судьбой смитдорриеновского. Полковник Джеймс Эдмондс, начальник штаба дивизии, впоследствии ставший для Британии официальным летописцем Первой мировой, вспоминал этот нелицеприятный эпизод в 1930 году в личном письме своему старому товарищу: «Д. Х. …сильно потрясенный происшествием у Ландреси, вытащил револьвер и клялся “не отдавать наших жизней задаром” {488}. Он, несомненно, считал, что Смиту-Д [орриену] тоже приходится туго. В любом случае он сыграл эгоистичную игру, бросив Смита-Д. в беде, хотя о перестрелке у Ле-Като и прорыве немцами смитдорриеновского арьергарда докладывали [Хейгу]».

Сэр Джон Френч, вместо того чтобы беспокоиться о войсках Смита-Дорриена, опасно оголившихся под неустанным натиском немцев, волновался о несуществующей угрозе корпусу Хейга. Тот продолжал свой унылый путь на юг, почти не испытывая беспокойство от противника, а его соотечественники тем временем сражались в самой кровопролитной битве за все время этого отступления.

Ослепительно яркое августовское солнце, согревающее и ласкающее лучами Францию, не могло развеять туман неопределенности и превратных толкований, в котором блуждали воюющие армии. 25 августа 2-му британскому корпусу отчаянно не везло: плотный поток беженцев тормозил отступающие колонны; какие-то части отставали, хватало и мелких сложностей – например, Королевских ирландских стрелков задержал длинный артиллерийский обоз, двигающийся поперек их пути. Вечером командир батальона полковник Уилкинсон Берд доложил командиру бригады, что его бойцы слишком устали, чтобы маршировать, а затем сражаться этой ночью, если их планируется оставить в арьергарде {489}. В 10 вечера батальон вошел в Ле-Като, в 40 км к югу от Монса. Берд позвонил из почтового отделения в штаб корпуса, где ему велели двигаться дальше до селения Бертри в 5 км к западу.

Он вышел на ярко освещенную площадь, запруженную повозками и людьми – отставшими от своих частей или просто перекусывающими в ресторанах. «Вы здесь задержитесь, сэр?» – спросил один из офицеров. «Нет, это чертовски опасно», – ответил Берд. Он понимал, что стоит батальону разбрестись, и его придется собирать несколько часов. В результате батальон двинулся из города прочь по темному склону холма – и сбился с дороги. Проблуждав до 2 ночи, они выбрались в Ремон, не дойдя пару километров до Бертри, и обнаружили там штаб 3-й дивизии. На просьбу Берда накормить солдат штабной офицер ответил: «Не получится, потому что в четыре мы снова отступаем, а вчера у нас ушло пять часов на сборы». Стрелки повалились спать в ближайших фермерских постройках, а кому-то из офицеров удалось раздобыть еды в небольшом кафе в соседнем селении Моруа.

Накануне вечером 2-й корпус издал «Боевой приказ № 6», начинавшийся со слов: «Завтра армия продолжит отступление». Однако в предрассветные часы 26 августа Смиту-Дорриену пришлось пересмотреть приказ. Многие части были так же измотаны и голодны, как и Ирландские стрелки, а кто-то до сих пор маршировал в темноте по направлению к Ле-Като. Командир корпуса сознавал, что попытка сегодня же продвинуться на юг может привести к разъединению, и тогда отставшие части нагонят немцы, которые уже наступают на пятки.

В качестве исторических личностей генералам иногда недостает колорита, однако к сэру Горацию Смиту-Дорриену это не относилось никоим образом. Двенадцатый из 16 детей в семье, молодой офицер транспортной службы в Зулуленде оказался одним из немногих уцелевших в разгромном сражении 1879 года при Изандлване, после которого его представили к Кресту Виктории за мужество при спасении отступавших с поля боя. Затем он набирался опыта в колониальных войнах и сражался при Омдурмане, где крепко подружился с Китченером. Бурская война упрочила его репутацию, и после этого он прошел череду командных должностей. Убежденный сторонник реформы армии, он агитировал за винтовки и проповедовал пулеметы. В июле 1914 года Смита-Дорриена отправили в летний лагерь частного кадетского корпуса выступить перед несколькими тысячами кадетов, где, к изумлению пропитанной духом ура-патриотизма аудитории, он заявил, что «войны необходимо избежать любой ценой; война ничего не решит; вся Европа, и не только она, будет лежать в руинах; людские потери будут настолько велики, что невосполнимые утраты понесут целые народы». В то время большинство кадетов в зале поморщились, услышав эти «еретические» речи, однако те, кому посчастливилось дожить до 1918 года, вспоминали искренность и независимость мышления Смита-Дорриена с уважением.