Петр Андреев - Я был похоронен заживо. Записки дивизионного разведчика

Выполняя распоряжение офицера, солдаты стали переносить ящики в укрытие, а я отправился искать свою батарею.

Батарея стояла метрах в 150 от берега, скрываясь от противника за небольшими песчаными барханами, поросшими редким низкорослым лозняком. Остановил часовой. Огневики отдыхали. Поскольку ночью все равно делать нечего, я тоже прилег отдохнуть до рассвета. А он уже близился. На востоке все выше поднималась светлая полоса. Сон не приходил, несмотря на то что всю ночь не спал. Видно, не прошло еще только что пережитое нервное напряжение на переправе.

Погода стояла сухая и теплая. Ничто не предвещало грозы. Даже пулеметы на рассвете стали стучать меньше. И вдруг ударили орудия. Заработали пулеметы. Воздух наполнился громом выстрелов и разрывов. Над головой, с прижимающим к земле визгом, проносились снаряды. Разрывы поднимали смерчи песка. Наша батарея тоже открыла беглый огонь. Показалась бегущая в паническом беспорядке пехота. Пехоту преследовали стадо коров и танки. Офицеры бросились останавливать бегущих. Стреляли над головами обезумевших в панике солдат. Одни падали, а другие, прыгая через их трупы, пытались достичь воды, не понимая, что переплыть реку не удалось бы даже самому лучшему пловцу. Только у самой воды бегущих удалось все-таки остановить и повернуть назад.

А в это время вся артиллерия, стоящая за Днепром, вела по наступающим массированный огонь. 2-я батарея тоже вела беглый огонь прямой наводкой по танкам и бронетранспортерам, преследующим бегущую пехоту. Одна самоходка, высунувшаяся из-за кустарника, была расстреляна в 50 метрах от батареи.

На следующий день мы узнали, что на 2 часа дня было назначено наше наступление, но немцы на 6 часов нас упредили. Немцы бросили в бой два батальона пехоты, 30 танков и самоходных орудий. А впереди, чтобы прикрыть свою пехоту, гнали стадо коров, около 300 голов. Кроме того, на таком узком участке и такой массой обезумевшего скота вполне можно было раздавить наших солдат в обороне.

Отбив атаки немцев, наши полки перешли в контрнаступление и заняли очень важные в тактическом отношении песчаные высоты у деревни Старая Лутава и деревню Глушец. Нам говорили, что в этом бою противник потерял более 300 солдат и офицеров, 46 человек взяли в плен, подбили 12 танков и 3 автомашины.

Теперь противник был уже за высотами, а батарея оказалась на закрытой позиции. Я без приключений дошел до высот. На всем километровом расстоянии лежали трупы и очень много убитых коров и быков. Немцы закрепились в деревне, а наша пехота окопалась на высотах. Тут же был наблюдательный пункт 2-й батареи. Нанеся все необходимое на карту, во второй половине дня я вернулся в Любеч.

Наш взвод управления занимал хату рядом с НП и КП дивизиона. Кто-то из солдат принес мне обед. В это время над нами пролетели немецкие самолеты. Штук двадцать. Мы решили, что самолеты полетели бомбить наши тылы, и никто не двинулся с места, чтобы уйти в ровики, которые заранее были вырыты в огороде у стены хаты. Уселись на скамеечку для ног, а может, детскую (стола в хате не было) и только принялись за кашу, как под рев самолетов хата стала подпрыгивать от рвущихся рядом бомб. Не раздумывая ни секунды, я выскочил из дома (сеней не было) и свалился в ровик у самой двери дома. Ровик был глубиной более метра, но уже с осколками оконного стекла, о которое я порезал руки. Кажется, все хорошо, укрытие, защищающее от взрывной волны и осколков, найдено, можно переждать бомбежку. Но нет, какие-то неведомые силы выбросили, вернее, заставили под разрывами бомб перебежать в другой окопчик. Он был в 10 метрах от хаты, глубиной не более 50 сантиметров и, оказывается, уже занятый хозяйкой дома, женщиной лет пятидесяти. Кое-как втиснувшись в укрытие, пришлось теперь успокаивать до смерти напуганную, плачущую навзрыд и молящую Бога о спасении женщину.

Волна разрывов стала удаляться. Поднялся я из ровика и увидел, что от хаты остался один только угол да часть печи. Ровиков у входной двери, а их было два, в том числе и тот, в котором я вначале сидел, уже не было. Их засыпало землей. Стали вылезать солдаты и из других ровиков. Кто-то сказал, что в одном из ровиков у входа был лейтенант Степанов. Я стал разгребать землю руками – лопат под рукой не оказалось. Включились в работу и другие. Показался ремень портупеи. Потянул. Ремень порвался. По портупее определил, где голова. Показался затылок. С обеих сторон подвел руки под голову и вырвал ее из земли. Лицо офицера было покрыто черноземом с кровью. Кто-то разгреб землю, освобождая ноги. Еще несколько человек подхватили безжизненное тело лейтенанта, чтобы вытащить из ямы. Вдруг Степанов глубоко вздохнул и сочно выругался. Оставив его на попечение военфельдшера Гусева, бросаемся раскапывать другой ровик, тот самый, где первый раз находился я. Кто-то сказал, что там засыпан мой подчиненный, солдат Шевченко Гриша. Шевченко был на посту у соседнего дома, где находился штаб нашего дивизиона. И какие-то силы заставили его оставить свой пост и под разрывами бомб добежать до своей могилы. Что это за силы? Меня они в буквальном смысле выбросили из этой готовой могилы, а Шевченко туда загнали. Может быть, это судьба? Раскопали, вытащили, но Шевченко был необратимо мертв. Потом мы установили, что бомба попала в край ровика. И Шевченко, видно, погиб от взрывной волны. Внутри у него все как-то переливалось.

А в это время связисты спасали своего командира – начальника связи дивизиона капитана Шило и с ним еще трех человек, засыпанных в другом ровике. Все получили легкие контузии, а один солдат был еще легко ранен в голову. Раненого отправили в медсанбат, а капитан Шило, лейтенант Степанов и два связиста, получившие контузию, от госпитализации отказались и остались в дивизионе. Шевченко похоронили на Любечском кладбище. Похоронили в гробу, со всеми воинскими почестями.

Да, так распорядилась судьба. Шевченко родился и вырос на берегу Днепра. Его родина – чуть ли не то село, где родился великий кобзарь Шевченко. До призыва в армию работал матросом на речном теплоходе на Днепре. Мы с ним служили в одном взводе и учились в одном отделении полковой школы в Чирчике. На фронте с первого и до последнего дня (дня гибели) он служил в моем отделении. Я да и другие командиры были самого лучшего о нем мнения. Хороший был солдат. Смелый, честный, исполнительный. А как он любил Украину, любил Днепр! Любил свою мать, сестру, невесту. Как он красочно и часто нам обо всем этом рассказывал. Он с нетерпением ждал освобождения своей родины, мечтал получить весточку от родных и от любимой. С самого начала войны никто ему не писал, кроме дяди, генерал-лейтенанта Шевченко, служившего на Дальнем Востоке начальником штаба армии. Генералу Шевченко я написал письмо. Генерал ответил, поблагодарил за то, что ему сообщили о месте гибели и захоронения племянника, и пообещал после освобождения Черкасской области сообщить о гибели сына его матери.