Георгий Суданов - 1812. Всё было не так!

И тогда Наполеон воскликнул, обращаясь к генералу Коленкуру:

– Это война на истребление, это ужасная тактика, которая не имеет прецедентов в истории цивилизации… Сжигать собственные города!.. Этим людям внушает демон! Какая свирепая решимость! Какой народ! Какой народ!

В бюллетене Великой армии, подготовленном вечером 4 (16) сентября, Наполеон недвусмысленно возложил вину за пожар Москвы на графа Ростопчина:

«Русский губернатор, Ростопчин, хотел уничтожить этот прекрасный город, когда узнал, что русская армия его покидает. Он вооружил три тысячи злодеев, которых выпустил из тюрем; равным образом он созвал шесть тысяч подчиненных и раздал им оружие из арсенала <���…> И полыхнул огонь. Ростопчин, издав приказ, заставил уехать всех купцов и негоциантов. Более четырехсот французов и немцев также подпали под этот приказ; наконец, он предусмотрел вывезти пожарных с насосами: таким образом, полная анархия опустошила этот огромный и прекрасный город, и он был пожран пламенем».

Пожар Москвы

В.В. Верещагин. Расстрел поджигателей в Кремле

А.П. Апсит. Наполеон в сожженной Москве

А 8 (20) сентября Наполеон написал императору Александру:

«Прекрасный и великий город Москва более не существует. Ростопчин ее сжег. Четыреста поджигателей схвачены на месте; все они заявили, что поджигали по приказу этого губернатора и начальника полиции: они расстреляны. Огонь в конце концов был остановлен. Три четверти домов сожжены, четвертая часть осталась. Такое поведение ужасно и бессмысленно».

Будущий генерал Фантен дез Одоар в те дни сделал в своем в дневнике следующую запись:

«Пускай Европа думает, что французы сожгли Москву, может быть, в конце концов история воздаст должное этому акту вандализма. Между тем правда состоит в том, что этот великий город лишен отца, рукою которого он должен был бы быть защищен. Ростопчин, его губернатор, хладнокровно подготовил и принес жертву. Его помощниками была тысяча каторжников, освобожденных ради этого и которым было обещано полное прощение, если эти преступники сожгут Москву».

Он же потом сделал такой вывод:

«Бешеные сами уничтожили свою столицу! В современной истории нет ничего похожего на этот страшный эпизод. Есть ли это священный героизм или дикая глупость, доведенная до совершенной крайности? Я придерживаюсь последнего мнения. Да, это не иначе как варвары, скифы, сарматы – те, кто сжег Москву».

Пожар все еще бушевал 5 (17) сентября. Но затем, к счастью, погода изменилась, небо покрылось тучами, пошел сильный дождь, и на другой день пожары почти прекратились, хотя в разных местах еще долго потом дымились пожарища.

В современной литературе приводятся следующие данные: до нашествия Наполеона в Москве проживало примерно 270 000 человек, имелось 329 храмов, 464 фабрики и завода, 9151 жилой дом, из которых только 2567 были каменными. В результате пожара, продолжавшегося на протяжении пяти дней, было уничтожено 6496 жилых домов, 122 храма и 8521 торговое помещение.

Таким образом, было обращено в пепел 37 % храмов и более 70 % домов.

По словам участника войны и историка Р.М. Зотова, «Москвы не стало, едва десятая часть уцелела».

Количество погибших измерялось тысячами.

Историк Е.В. Тарле уверен:

«Ростопчин, конечно, активно содействовал возникновению пожаров в Москве, хотя к концу жизни, проживая в Париже, издал брошюру, в которой отрицал это. В другие моменты своей жизни он гордился своим участием в пожарах, как патриотическим подвигом».

В самом деле, в 1823 году граф Ростопчин издал в Париже на французском языке книжку «Правда о московском пожаре», где отвергались все обвинения в его адрес, связанные с причастностью к поджогу города.

С.Н. Глинка, бывший в курсе всех действий Ростопчина и ночевавший у него в доме накануне вступления французов в Москву, позднее написал:

«В этой правде все неправда. Полагают, что он похитил у себя лучшую славу, отрекшись от славы зажигательства Москвы».

Почему же граф Ростопчин «похитил у себя лучшую славу»? Тому есть несколько причин, и главную из них Е. Гречена видит в том, что «он не захотел противоречить официальному Санкт-Петербургу, решительно объявившему поджигателем Наполеона. Кроме того, ему хотелось спасти себя от ненависти соотечественников, разоренных в результате пожара Москвы».

А вот мнение историка С.П. Мельгунова, одного из авторов 7-томного произведения «Отечественная война и русское общество»:

«При том впечатлении, которое произвел на русское общество пожар Москвы; при том негодовании против варварского поступка французов, какое он вызвал, – признание со стороны Ростопчина, что он участвовал в сожжении Москвы, хотя бы даже с патриотической целью, показалось бы чудовищным и вызвало бы, скорее, бурю негодования. Ростопчину неизбежно приходилось молчать о своем «патриотическом» подвиге. Нельзя забывать и того, что только в официальных реляциях можно было утверждать, что Москва оставлена пустой, что из нее все вывезено. Современники, зная правду, конечно, не верили подобным сообщениям, тем более что в момент оставления Москвы <���…> решительно никаких сознательных патриотических целей не ставилось. Содействуя поджогам Москвы, не ставил каких-либо сознательных патриотических целей и сам Ростопчин: это была простая месть человека, находившегося «в крайне раздраженном состоянии», «слепая ненависть», как выразился один из современников <���…> И эта «слепая ненависть» отзывается действительно чем-то «скифским», если мы припомним, что в Москве на милосердие неприятелей оставляли тысячи русских раненых».

Кстати, о раненых. Историк Н.А. Троицкий пишет об оставлении Москвы:

«Царские власти оставили в городе, обреченном на сожжение, 22,5 тыс. раненых, из которых от 2 до 15 тыс. (по разным источникам) сгорели».

Но так ли все было на самом деле?

С одной стороны, действительно в Москве было сосредоточено огромное количество больных и раненых русских солдат и офицеров. Из сохранившихся документов следует, что к 1 (13) сентября 1812 года в Москве в госпиталях было собрано 22 500 человек. Но в этих же документах говорится, что в девять часов вечера было дано «внезапное приказание о выводе больных и раненых из Москвы, коих большая часть взяла направление к Владимиру и Рязани».