Денис Соловьев - Вымпел. Группа специального назначения КГБ СССР

Но сегодня продолжать поиски было невозможно. Во-первых, в наступившей темноте лететь еще раз к месту трагедии было бы чистым самоубийством. Кроме того, попавший под обстрел вертолет, был буквально изрешечен пулями (этот вариант вертолетов Ми-8 не был бронирован, а представлял собой обычный транспортник и подвешенными на пилонах блоками «нурсов»). Даже не понятно как он долетел до аэродрома. Кстати, это была та самая машина, в которой ангольские спецназовцы зарезервировали место для нас…

Заставлять же ангольцев продолжать поиски с одной «вертушкой» без страховки у нас не поворачивался язык. Шруб принял решение немедленно потребовать от местного сухопутного командования, которое вело себя исключительно пассивно, снарядить в район падения самолета бронеколонну с десантом. «Завтра сядем на броню, и все выясним на месте сами», — заявил он, видимо, решив проигнорировать приказ из Луанды и лично возглавить поиски. Ну, что ж на броню, так на броню. Что ж, благодаря кубинцам мы хоть сносно вооружились, так что будет, чем отстреливаться.

Но прежде советник допросил спасшихся летчиков. Все они были напуганы и еще не вышли из шока. Помогли кубинцы. Соарес отвез нас в гостиницу, накормил ужином, выставил на стол пару бутылок кубинского рома. Выпив спиртного, летчики немного расслабились, и второй пилот сбитого Ан-26 рассказал свою версию происшедшего. Дело в том, что при аварийной посадке он сильно повредил ногу и не смог, в отличие от других, убежать далеко в камыши. Спрятавшись всего в нескольких десятках метрах от места падения самолета, летчик хорошо слышал разговоры нападавших. Его и его товарищей по несчастью спасло лишь то, что унитовцы, видимо, побоялись лезть в заросли, только дали по ним несколько очередей из автоматов.

По словам летчика минуты через 3–4 после взлета они услышали громкий хлопок и приборы показали на пожар в одном из двигателей. Экипаж даже не понял, что в самолет попала ракета. Решили, что отказал двигатель. (Позднее мы определили, что самолет был сбит, скорее всего, нашей ракетой «Стрела-2», оснащенной тепловой головкой самонаведения. Она поразила сопло дополнительного ускорителя РУ-19, реактивная струя которого при взлете создает повышенный тепловой фон. Аэродромы Анголы расположены с превышением над уровнем моря, поэтому, в условиях разряженного воздуха при наборе высоты летчики его постоянно использовали). Командир экипажа Ан-26 Камиль Маллоев предпринял единственно возможный маневр в этих условиях: пошел на вынужденную. Сели удачно, «на брюхо», никто серьезно не пострадал, лишь ушибы, да порезы. Когда отбегали от самолета — боялись, что рванет топливо, увидели людей в камуфлированной форме. Сначала не поняли, что унитовцы, думали свои. Но «свои» открыли огонь, и все встало на свои места.

У пассажиров: нескольких офицеров и солдат ФАПЛА, автоматического оружия не было; они направлялись в отпуска. К тому же, завидев унитовцев, те, как зайцы, рванули в камыши. Командир экипажа Камиль Маллоев и борттехник покинули самолет последними. В кабине имелся один «нелегальный» АК-47, приобретенный экипажем «по случаю». Из него то командир и стал отстреливаться. Это, видимо, и спасло остальных. Пока шла перестрелка четверо наших и ангольцы спрятались в зарослях камыша, где и просидели там, пока не прилетели вертолеты со спецназом.

Что стало с командиром и штурманом никто толком ничего сказать так и не смог. Единственное, что точно запомнил летчик, так это то, что среди чернокожих нападавших было несколько белых. И то, что разговаривали они точно не на португальском языке. Фразы были рубленые, похожие на английские, но с каким-то гортанным произношением. Так могли говорить и англичане, долгое время прожившие в ЮАР (летчик прилично владел английским) и южноафриканцы. Спасенные ангольцы потом упоминали про какое-то «англо-германское наречие». По всей видимости, был это «африкаанс», язык первых южноафриканских переселенцев из Европы. Так наше предположение о причастности к трагедии иностранных наемников получило реальное подтверждение.

А утром мы получили сообщение, что при выезде из Менонге на шоссе, ведущем в Куиту-Куанавле, унитовцами было совершено нападение на гражданскую колонну с продовольствием и горючем. Пять грузовиков и сопровождавший их БРДМ были сожжены… Все имевшиеся в распоряжении местного командования средства были немедленно задействованы в поиске бандитов. Идея снаряжения бронеколонны для спасения оставшихся членов экипажа Ан-26 так и осталась неосуществленной. Оставалась надежда только на доблестную вертолетную авиацию.

Тщательно осмотрев побывавшие в бою Ми-8 и не найдя катастрофических повреждений, ангольские летчики подгоняемые Шрубом, осмелились совершить еще одну вылазку к месту падения Ан-26. На этот раз пилоты были значительно осторожнее: подошли на большой высоте, выпустили несколько «нурсов» по камышам и лишь затем сели. Спецназовцы начали прочесывать местность рядом с упавшей машиной (самолет к тому времени полностью сгорел). Но так никого и не нашли: ни живых, ни мертвых…

А спустя несколько дней радиостанция УНИТА «Голос Черного петуха» сообщила, что «доблестная освободительная армия Жонаса Савимби взяла в плен нескольких боевых советских летчиков, бомбивших мирные ангольские города, освобожденные от предателей ангольского народа, кубино-советских наемников МПЛА». Конечно, это было откровенной ложью, но что поделаешь, дезинформация в ангольском конфликте использовалась широко с обеих сторон. Судьба советских летчиков, попавших в плен к унитовцам, была незавидной. О них было запрещено писать в советской прессе, с их родственников была взята подписка о неразглашении. Ведь объявить, что в Анголе попали в плен к повстанцам советские люди — значит, признать, что ни участвуют в боевых действиях.

Наши пилоты, абсолютно гражданские люди, превратились в предмет торга Савимби с мировым сообществом. Ровно два года этих гражданских людей таскали по лесам и саваннам Анголы, периодически демонстрируя их фото на пресс-конференциях для западных журналистов в качестве доказательств «советско-кубинской» экспансии. Много лет спустя о том, что они пережили за это время, Камиль Маллоев рассказывал следующее. «В плену я пробыл два года день в день: с 21 ноября 1980 по 21 ноября 1982 года. Сначала допрашивали. Очень жестко. Руководили допросом агент ЦРУ и юаровец, рядом с ними сидели унитовцы. Интересовались в первую очередь военно-стратегическими вопросами. Я держался, как мог, пользуясь тем, что они не лучшим образом говорили по-русски. Меня убеждали, что Советы о пленных забывают, склоняли к переходу на Запад, мол, семью вашу вывезем. Я же говорил, что если меня захотят освободить, то соглашусь на отправку только в соцстрану».