Иосиф Дайчман - Моссад. История лучшей в мире разведки

Но не только пронасеровски настроенная Москва, а и Соединенные Штаты выразили полное пренебрежение успехом Израиля на Синае; они и СССР заставили трех агрессоров отступить — раз и навсегда доказав, что Англия и Франция утратили право даже на свой старый титул «великих держав». Возможно, это и было главной, стратегической целью их весьма резких дипломатических демаршей.

Так что Израиль уже в ноябре начал отступление и в марте 1957 года оставил последние захваченные им анклавы: Шарм-аш-Шейх и сектор Газа.

Престижу Израиля как прогрессивного и миролюбивого государства социалистической ориентации был нанесен огромный ущерб. Мировое сообщество пришло к выводу, что Израиль стал участником неумного империалистического заговора.

Но израильтяне совершенно четко осознавали, что делали. Они стали участником трехстороннего суэцкого заговора прежде всего из-за жгучего желания Бен-Гуриона приобрести ядерное оружие. С точки зрения авторитета страны, результат оказался нулевым, если не отрицательным, но была достигнута важная стратегическая цель, которую ставил израильский премьер, — создан прочный военный союз с Францией, который стали называть «мостом через Средиземное море».

По этому мосту в Израиль пришло почти все, что нужно было для создания ядерного оружия. Так что в чисто военном плане — особенно в том, что касалось Израиля, — синайская операция была осуществлена блестяще, хотя в политическом плане это была катастрофа.

Катастрофа, от которой выиграли планы Израиля на приобретение реактора: это было тайное условие, за которое Перес и Бен-Гурион пошли на вовлечение страны в войну.

От имени французского правительства министр обороны предложил Израилю «пряник» в виде атомного реактора. Впервые в истории одно государство предложило поставить другому государству ядерный реактор, не ставя никаких условий безопасности и не требуя инспекций.

Но практическое осуществление поставки реактора потребовало отчаянных усилий и Переса, и разведчиков. Обстановка требовала предельной настойчивости и быстроты решений и действий: к осени 1957 года сама Четвертая Республика была на грани коллапса.

Бурже-Манори, однако, стал последним премьер-министром Четвертой Республики и был преисполнен решимости выполнить свое обещание. В последний день своего пребывания у власти, за несколько часов до вынесения Национальным собранием вотума недоверия, он удовлетворил просьбу Израиля.

3 октября Бурже-Манори и министр иностранных дел Пиню подписали два совершенно секретных документа с Пересом и Бен-Натаном.

Это были политический пакт о сотрудничестве в научной сфере и техническое соглашение о поставке в Израиль атомного реактора мощностью 24 мегаватта вместе с персоналом и необходимой технической документацией.

В самом Израиле этот успех вызвал далеко неоднозначную реакцию. Семь из восьми членов Комиссии по ядерной энергии Израиля в конце 1957 года в знак протеста подали в отставку. Они заявили, что израильские ядерные исследования приняли слишком явный военный характер и создали Комитет за «деатомизацию» ближневосточного конфликта. Правда, режим секретности был таким жестким, что этот конфликт никогда не вышел наружу.

Вообще во всем, что касалось «ядерной сферы», были приняты беспрецедентные даже для склонного к засекречиванию всего и вся Израиля. Это считалось самым важным секретом еврейского государства.

Перес, понимавший, что знание есть сила, старался не допускать в эту сферу посторонних. Это был его любимый проект. Вопреки ожиданиям, он не стал обращаться к разведсообществу Израиля за помощью в обеспечении безопасности ядерной программы. Он считал, что ядерная мощь Израиля должна иметь свою ядерную разведывательную службу.

До сих пор ответственность за добывание за рубежом научной и технологической информации лежала на «Амане» и «Моссаде». Перес, однако, в 1957 году создал независимую секретную службу, во главе которой он поставил человека по имени Биньямин Бламберг [81] .

В обязанности Биньямина Бламберга входило поддержание режима безопасности в министерстве обороны и на предприятиях, выполнявших оборонные заказы.

Большой новый реактор был ни чем иным, как оборонным объектом, а Бламберг — как раз тем человеком, который мог гарантировать, что работы на этом объекте будут проходить в обстановке секретности и все его сотрудники будут отвечать требованиям надежности. Бламберг всегда боролся с болтунами и не нуждался в наставлениях о том, как обеспечить режим молчания. Он сам был высшим жрецом секретности.

Бламберг назвал свой офис «Бюро специальных задач».

Через несколько лет это название было изменено на «Бюро научных связей», и те немногие, кто знал о существовании этой организации, использовали ее аббревиатуру на иврите — «Лакам».

Вскоре после своего создания «Лакам» был конспиративно размещен в центральной части Тель-Авива на улице Карлбах. При полной поддержке Переса Бламберг старался скрыть существование «Лакам» даже от других израильских спецслужб, даже от самого «мему-неха», Иссера Харела.

Бламберг также привнес в работу «Лакама» традиционные методы спецслужб: компартментализацию и использование в оперативной работе прикрытий. Бламберг не стал членом комитета «Вараш», но его «Лакам», несомненно, был частью разведсообщества.

«Лакам» был создан за моей спиной и без моего ведома, — вспоминал позже Харел. — Я подозревал, что какие-то люди в министерстве обороны занимались какими-то делами, но когда они видели представителей «Моссада», то старались перейти на другую сторону улицы. Это была тайная организация, построенная на конспиративных началах, созданная обманным путем. Даже Бен-Гурион не знал о создании экспериментального бюро, из которого выросла эта организация».

Скорее всего, Харел искажал истину. Новый французский реактор был самым секретным из того, что имелось в Израиле, — но и одним из самых важных и дорогостоящих проектов маленького государства. Трудно поверить, что премьер-министр, который постоянно вникал даже в детали происходящего в стране и был одним из основных инициаторов всей ядерной программы, не знал, что и как делается и не знал о существовании «Лакама».

Для реактора было выбрано место в самом центре пустыни Негев — между Мертвым морем и Беер-шебой, «столицей» пустыни, которая упоминается в Библии как оазис, в котором отдыхал Авраам. В контрактах, которые заключались с французами, говорилось о «теплом климате и пустынной обстановке», что само по себе довольно слабо маскировало местонахождение реактора: Израиль очень невелик.