Павел Вишняков - Выписка из журнала маневренных карточек (За период с 04.07.1977 по 17.11.1998)

Вернувшись с пивом, мы были встречены радостными возгласами заждавшихся страждущих. Разлили пива, чокнулись, отхлебнули, и тут один немец, скривившись, сплюнул в сторону. «Что случилось?» – участливо потянулись к нему собутыльники. Он, усмехнувшись, кивнул в сторону кассетника, из которого бодренько звучало: «Москау! Москау!», и что-то сказал по немецки. Немцы заулыбались, и кто-то из них озвучил: «Пиво-то могло быть и получше!» …

Участников драки с обеих сторон было примерно равное количество – человек по 8-10. Политес соблюдался – ни ножей, ни камней, ни нунчаков, очень популярных тогда. Немцы пытались сформировать каре, но Вова Ребрунов всё время оказывался в самой середине их боевого порядка, и им приходилось драться атомарно…

Мне достался брат по оружию настоящего прусского типа – высокий, горбоносый, светловолосый и сероглазый, надо сказать, что перепало мне от него основательно, рёбра болели месяца полтора. Я, правда, тоже в долгу не остался – с неделю он встречался мне на училищных аллеях с подозрительно большим распухшим ухом и бланшем под глазом.

Через какое-то время всё кончилось – уставшие, в крови, мы старались отдышаться, не глядя друг на друга, у Русакова на месте носа быстро расла красно-синяя гуля, Ребрунов недоверчиво глядел на выбитый зуб, держа его на ладони, двое немцев махали майкой перед лицом лежащего навзничь рыжего ганса, того самого, глупо пошутившего.

«Эх вы, суки, – сказал Ребрунов, – сегодня ж 9 мая, у меня дед на фронте погиб… Пошли, ребята».

Такие дела.

Недавно Россия2 показала фильм о легководолазной подготовке в ВМФ. Я вспомнил свой училищный опыт в этом чрезвычайно романтичном деле.

Полигон был расположен неподалёку от УК-1 – главного корпуса системы, – и включал в себя колокол, закрепленный в нижней части башни для всплытия, имевшей высоту 9 метров, а в маленьком здании неподалёку располагались торпедные аппараты, из которых осуществлялся выход в небольшой бассейн.

Вся подготовка свелась, в-общем-то, к освоению ИСП-60 и ИДА-59. Ничего из того, что сейчас называют дайвингом, не было, хотя мичмана, обеспечивающие всплытие из-под колокола были в аквалангах.

Шёл второй курс, и ЛВД был настоящим морским предметом, возвращавшим самоуважение – после опостылевших лекций по матану безумно умного Бубутейшвили, зубодробительных ОРЭ и ОЭТ, – и по своей значимости для нас шёл наравне с навигацией и мореходной астрономией. Мне – недавнему ботану-отличнику, как бы теперь сказали, – было очень приятно чувствовать себя равным в этом деле со своими однокашниками, и я с удовольствием залезал в резиновый комбинезон, заворачивал фартук, накручивал марку из резинового жгута… Мы передавали друг другу ценные советы, например: чтобы стёкла не запотевали, надо натереть их мылом, запоминали сигналы перестукивания, смеялись, когда при первом погружении большинство из нас забыли открыть клапаны для стравливания воздуха, костюмы надулись и вынесли на поверхность раздутых оранжевых снеговиков.

Выход из колокола и свободное всплытие прошли ровно. Встречавший нас на площадке мичман ловко ловил всплывавшего сильным хлопком ладонью по башке, тормозя стремительное движение наверх, которое в противном случае могло привести с слишком сильному выныриванию, заваливанию набок и удару головой о бортик.

Первые опыты успешны, и мы начали относиться к этим занятиям без пиетета, теряя чувство нового. Очередным этапом был выход из торпедных аппаратов – это были штатные 533-мм ТА, снабжённые иллюминаторами для наблюдения за подопытными. В него помещаются три человека, снабженные металлическими кольцами для подачи сигналов о самочувствии и готовности к работе.

Что ж, пошли – я оказался средним, а торпедный аппарат узким и неудобным, кольцевые ребра жёсткости тормозили движение вперёд, которое и так было небыстрым. Локти согнутых рук прижаты к корпусу, ползёшь в час по чайной ложке, жарко, глаза заливает пот, дыхание всё громче – и вот я уже ничего не слышу, кроме своих вдох-выдохов, и не вижу – глаза слезятся… Упёрся головой в подошвы первого, когда же начнём, пора!

Но нет, аппарат не заполнен водой, а у меня уже затекла шея, руки, в правой ладони кольцо, частая дробь по корпусу – сигнал тревоги, я задыхаюсь, кажется, а правильно ли я всё сделал, а маховик повернул? нет, не повернул, он у меня на атмосферу! сейчас пойдёт вода, заполнит аппарат, я задохнусь, ведь я же средний, сразу выскочить не удастся, первому и третьему хорошо – у них крышки рядом, кремальеры повернут и вытащат, а я здесь пока враскоряку буду торчать сто раз захлебнусь…

Паника, в которую превратился маленький страх, захватывала всё моё существо – я снова почувствовал себя школьником, идущим через тёмный ликинский лес. Понадобилось серьёзное усилие воли, чтобы сбросить с себя липкую пелену страха – маховик у меня повёрнут правильно! мичман-инструктор меня осмотрел! и Паша Шамрай тоже осмотрел! и по плечу похлопал! Лежи и не дёргайся, сраму не оберёшься…

Страх ещё скулил где-то в глубине души, давая о себе знать холодком в животе, но паника пропала – и я услышал стуки-команды. Рука на автомате отстучала ответ, вокруг заструилась вода – когда она дошла до стёкол маски, снова поднялась волна позорного ужаса, но тут же улеглась, а тут впереди забрезжил свет. Это отдраили переднюю крышку, а дальше всё прошло по плану – всплытие в объятия инструктора, подъём по трапу, переодевание, перекур в курилке – без травли и лишних слов…

Но этот опыт не стал привычкой – и ещё много раз мне приходилось бороться со страхом, с этой волной животного ужаса, отшибающего мозги, и каждый раз преодолевать его в самый последний момент.

Помню, как к третьему курсу всё пропало – и первое возбуждение от занятий ТУЖК, и мечтания о будущей службе, и радости от того, что потолок – это подволок, а пол – палуба… – всё пропало.

Учёба превратилась в рутину – навигация стала называться математическим обеспечением навигационных измерений, навигационные приборы и системы с шаманскими плясками у дефлектора Колонга плавно перетекли в изучение фазовых и импульсно-фазовых РНС с зубодробительными схемами приёмоиндикаторов, позади были курс легководолазного дела, морская практика – предметы, которые, как я сейчас понимаю, должны изучаться и повторяться все пять лет обучения…

Грин со своими Зурбаганами-Лиссами не вдохновлял, Платов навяз в зубах, после двух практик на кораблях песня «Экипаж – одна семья» вызывала идиосинкразию – будущая служба представлялась работой санитаром в дурдоме с ненормированным рабочим днём, негарантированными выходными и отпуском в месяце июбре…