Павел Вишняков - Выписка из журнала маневренных карточек (За период с 04.07.1977 по 17.11.1998)

Курсанты ВВМУ редко застёгивают накладные воротники с полосками на внутренние пуговички выреза, к 3-4-5 курсу вообще, можно сказать, не застёгивают. А настоящая борзотень – это когда воротник не штатный, с синей подкладкой, а отрезанный от белой форменки: белая подкладка словно белое крыло, когда ветер поднимает её своим порывом…

И вот гуляет по г. Москва отпускник – в клешах, приталенной тёмно-синей форменке, беска на затылке и тд. Ветром сдувает незастёгнутый воротник и плавно кладёт его в грязную лужу – такой белый, такой голубой снаружи… Что делать – достаёт из лужи, отжимает, аккуратненько складывает и в карман. И продолжает дефиле, ну, например, по улице Чкалова, была такая в советской Москве.

А навстречу патруль с Курского: «Товарищ курсант! Почему нарушаете?! Где воротник?!»

Начальник патруля чётко представлял себе воротник с тремя полосками, поэтому когда курсант продемонстрировал ему наличие суконного тёмно-синего воротника, намертво притаченного к фланке, то на некоторое время оторопел, но справился: «Не-е-ет, вы тут своими флотскими штучками мне мозги не парьте! У вас ещё один воротник есть… Как-то он у вас называется коротко… Забыл,» – и с надеждой поглядел на нарушителя.

«Кнехт, – покаянно изрёк нарушитель, – кнехт он называется… Запачкался он, в лужу упал, товарищ старший лейтенант…», и достал из кармана злополучный элемент формы одежды.

Торжествующий старлей затребовал отпускной и на обороте написал: «Нарушение формы одежды в г. Москва – грязный и мятый кнехт носил в кармане.»

Гюйс. Гюйс он называется.

Такие дела.

В училище из нас готовили универсальных штурманов – как для кораблей, так и для ПЛ. Подготовка проводилась по единой программе, все мы активно изучали навигационный комплекс «Сигма», разработанный для первых советских ракетовозов пр.667а, в специально построенном здании был смонтирован комплекс «Тобол» в тренажерном варианте, позволявший руководителю моделировать самые различные варианты его использования.

Обучавшие нас офицеры прошли замечательную школу на флотах, многих из них я по сю пору вспоминаю добрым словом. Абсолютное большинство из них были уверены в волшебной силе секстана и хронометра, протрактора и магнитного компаса, и наше (мое, в частности) стремление заниматься только инерциальными системами навигации, а также РСДНами и прочими Лоранами, вступало с этими взглядами в серьезное противоречие. Особенно в походах: утренними навигационными сумерками или вечерними – что сопровождалось еще более поздним отбоем, надо же было решать астрономические задачи на время! Девиация магнитного компаса тоже та еще лженаука! а если учиться этому делу на учебных нактоузах, то в ней (лженауке) отчетливо слышался запах серы!

Слава Богу! – наши возмущения даже не выслушивались, навыки в использовании основных штурманских приборов доводились преподавателями до автоматизма – проверки секстана и порядок девиационных работ («ложимся на МК=0 и поперечными магнитами доводим полукруговую девиацию до половины…») я помню прекрасно, вот только звездное небо подзабыл…

Были среди нас парни – в отличии от многих моих сокурсников, стремившихся на атомоходы, они-то хорошо знали с какой стороны у бутерброда масло, и кто его туда намазывает! Это были будущие погранцы. В составе Пограничных войск КГБ СССР были морчасти – почему-то думалось тогда, что это такая синекура, такая синекура! Глаза блестели, по лицам блуждали мечтательные улыбки – однотипные с флотскими корабли на ранг выше, возможностей для роста побольше, а там, глядишь, в особисты можно будет соскочить…

Реальность же была примерно такова: не просто удаленные, а островные гарнизоны, или – что тоже было известно, – таежные, максимум звания – каптри, вполне себе действовавшая в тогдашнем КГБ ротация – со сменой цвета формы и специфики службы (с корабля – на должность командира взвода сторожевых собак, например). То есть – так себе перспективочка-то, на самом деле…

Решившие подаваться в погранцы занимались атомоходческой навигацией без особого рвения, зачем ему уметь учитывать дрейф гироазимута, если вся навигация на Амуре сводится к запоминанию местных створиков и приметных берез?

Был среди этих счастливчиков мой земляк – парень из Ногинска Серега Чистяков. Еще в абитуре прилипло к нему прозвище Полковник, почему – не знаю. Невысокий, с животиком, усы – густые, лелеемые, волосок к волоску, не то, что эти трамплины из цыплячьего пуха у нас, выпускников этого года… Поступивший в училище со второго раза, Полковник имел за плечами трудовую биографию – закончив какую-то ногинскую фабзайку, он поработал год-полтора на Глуховской мануфактуре текстильно-прядильным поммастером. Я в школьные годы тоже первые деньги заработал на перевозке ровницы в прядильном цехе, да еще и земляки – 30 километров по прямой, – мы с ним быстро нашли общий язык.

С учебой Серега не дружил, но по линии «3-4» шел все пять лет, исправно зубря – где нужно, мастерски использую шпоры – где можно, и выламывая себе мозги – там, где не могло пройти ни то, ни другое.

Он был прекрасный товарищ – легкий в общении, любящий шутку и сам с удовольствием шутивший, простовато, по рабоче-крестьянски – в ответ на это я ему с удовольствием напоминал о его пролетарском прошлом и уворачивался от пинка…

Близким другом ему был Слава Лагуткин – высокий носатый блондин родом из астраханского села Оля. Пару они представляли исключительно карикатурную – Пат и Паташон. «Чаво?» – спросил Полковник, когда я ему об этом сказал…

Все мы были не дураки выпить и погулять. Азербайджан славился своим Агдамом, но эстеты пили Доляр – на 7 копеек дороже, – и это были мы. Полковник в состоянии подпития отличался рассудительностью – в отличии от меня, которого всегда тянуло на приключения. Одно из них заключалось в проникновении на Приморский бульвар, когда туда приехал этот доктор Берберов, который держал в квартире львов и пантер – их привезли на набережную Апшеронской бухты, и он с ними прогуливался, народ весь разогнали, оцепление милицейское стояло. Если б не Полковник, вовремя отключивший меня от реальности, лев Кинг попробовал бы человечинку пораньше.

Пять лет пролетели – мы расстались, отметив выпускной в бакинском Караван-Сарае, внесенном ЮНЕСКО в список объектов международного культурного наследия.

Серега поехал на Амур охранять границу от китайских ревизионистов – не женившись, орлом. Доходили до меня смутные слухи – пьет, мол, хотя и служит хорошо, на износ…

Через год после выпуска, отгуляв в месяце ноябре первый офицерский отпуск, я возвращался на Север. Старое Шереметьево, поземка, холод, и полное отсутствие настроения. И вдруг – навстречу мне движется мой однокашник! И не один – его крепко держала под руку очень миловидная особа.