Артем Драбкин - Пехотинцы. Новые интервью

Там у нас был командир роты старший лейтенант Чайковский. Он вел перекличку, дошел до моей фамилии и мне говорит: «Брат есть у тебя на фронте?» Я говорю: «Нет». А после разговорились – оказывается, мой двоюродный брат у него на руках погиб. Они вместе кончали во Львове училище, звание им присвоили, и потом они отступали в 1941 году.

Там немножко проучился, а потом три пехотных училища: наше, Свердловское, потом Камышловское и Таллинское, в начале 1943 года отправили на фронт под Мценск – это около Орла. Я попал в 25-й танковый корпус, был в батальоне автоматчиков. И оттуда я пошел уже на Киев. Там мы в обороне были долгое время. Оборона – это не каждый день стрельба и бои: другой раз можешь два-три дня вообще не стрелять ни разу. Многие представляют так: если я на передовой линии, значит, каждый день стреляю. Нет, это не так совсем. Каждый день стреляют артиллерия и минометы – это постоянно. А я стреляю только тогда, когда иду в атаку или на меня идут в атаку, понимаешь? А многие думают, что на фронте без конца бегают и стреляют, как в детских играх. Это ж не война, в кино только так показывают.

После этого мы наступали на Львов, потом на Ровно, Дубно, Луцк – это всё пройдено было. Одно время я даже заряжающим в танке был. Ну недолго я был там – несколько дней, и танк наш сгорел. Полковник Плешаков, командир танка, лейтенантом был тогда. Около Брод я был ранен в руку – это третий раз. Оттуда мы южнее Варшавы прошли. И там уже в 1945 году возле города Пётркув-Трыбунальский я был последний раз ранен сразу в шесть мест: в спину, в обе руки и в плечи. Я долго провалялся в госпитале и вернулся уже перед наступлением на Берлин.

Ну что про Берлин? Я был на 1-м Украинском, и наш фронт должен был помогать 1-му Белорусскому: обойти Берлин с юга. Мы прорвали фронт, и наш танковый корпус ворвался на южную окраину Берлина. Несколько дней мы вели очень тяжелые бои: в двух наших танковых армиях почти все танки перебили, но их тут же пополняли новыми. У немцев фаустпатроны были, они сжигали танки: из подвала бухнул, и всё – танк горит. Уличные бои – страшная вещь: бежишь, немцы наверху, а мы внизу из автоматов в потолок стреляем, штукатурка сыплется, гранаты друг в друга бросаем.

Помню, наши танки стреляли, а немцы бежали через какой-то мост, между танками прямо прорывались. Я за немцем одним погнался, хотел его взять в плен, а он повернулся и что-то кинул в меня. Я упал, думал, что граната. Полежал немного, там кусты были, поднялся, а это пистолет. У него патроны кончились, и он кинул им в меня. Красивая такая ручка – полированная, деревянная, правда. Я патроны достал потом, смазал его, и всё время в сарае он у меня лежал, когда я уже на Ярмарочную вернулся. А потом я разобрал его на мелкие кусочки и выкинул – папа всё время говорил: «Выкинь его к черту»…

После этого Сталин дал команду, чтобы 1-й Украинский фронт снялся и пошел направо. Это было уже 30 апреля, за несколько дней до того, как Берлин пал. 30-го мы вышли с боев, а второго они уже капитулировали. И потом мы пошли на Прагу.

На Рейхстаге расписались?

Нет, я до Рейхстага не дошел.

Когда кончилась война, мы были в Чехословакии. Это было уже 11 или 12 мая. Поговаривали, что вроде конец войны, но мы не знали еще. А потом один танкист по радио услышал, говорит: «Война кончилась!» И полно власовцев пленили: молодые ребята, красивые, здоровые. С папиросами, с таким гонором ходили, с татуировками – противно смотреть было на них. Был там и ансамбль РОА (Русской освободительной армии). Они рассказывали, как в плен попали, что их не кормили. Многие думали, что удастся к нам попасть, а многие ненавидели советскую власть. А наш командир батальона капитан Якушев взял генерала Власова в плен. Мне власовец один рассказывал потом, как это вышло. Значит, власовцы частично были в нашей зоне и частично в американской. Наш Якушев появился в американской зоне, и какой-то капитан ихний – Кучинский, кажется, – подошел к нему и говорит: «Товарищ капитан, вы можете взять в плен командира дивизии РОА». (Буняченко, что ли.) Якушев говорит: «Давай, пойдем, покажешь, какая машина». Они пошли, подошли к какому-то шоферу (это парень мне рассказывал, который участвовал в пленении), Кучинский говорит: «Где командир дивизии?» Тот: «А зачем тебе?» – «Да мы его хотим в плен русским сдать, и нас помилуют, может быть». Они стали искать и нашли машину, где сидел Власов. Генерал оттуда вырвался, бежать хотел. Ну это целая история… Короче говоря, вот этого капитана-власовца и двух солдат, которые помогли взять Власова, наградили: капитану дали орден Красной Звезды, кажется, а солдатам – медали «За отвагу». А остальных попросили, чтоб они помогли перевезти автомашины, которых очень много осталось. Так мы когда переезжали в сторону Праги, они перегнали эти все машины, и их всех потом «под лавочку» забрали. А там один был из Ростова власовец. Он работал в машине связи и был часовым мастером. А у нас у каждого часов трофейных полно. И он говорит: «Знаете что, ребята? Я только у офицеров буду сначала ремонтировать, а потом у вас». Он набрал часов и чухнул в ту зону, к американцам. Да, а Якушева наградили таким орденом, который обычно не дают командиру простому – орден Суворова 3-й степени. Так говорили нам. Насколько это правда, я не могу сказать, потому что я уехал учиться тогда.

М.Л. Ликвер в 1944 г.

У меня были такие случаи: я и топился, и горел. Ко мне немец один подбежал с автоматом – это было в 1944 году – и, по-моему, по-русски заругался. Ударил меня прикладом – у него патроны, наверное, кончились. И я из автомата его прошел. Это как получилось: танк наш горел рядом, а с другого танка вышел немец. А когда горит ночью, особенно летом, смотришь в сторону – темно в глазах. А танкист говорит: «Ребята, что ж вы, не видите, что немцы на вас бегут?» И вот этот немец ко мне подбежал…

Те два немца тоже притворились мертвыми, я пробежал, они прыгают на ноги: «Хенде хох!» – и ко мне. А сзади бежал еще один товарищ, Колкин, это Буг форсировали мы. Они увидели, что рядом танк (36 на танке, я хорошо запомнил), с перепугу винтовки бросили после всего, я даже не сообразил сначала, в чем дело. (Этот Колкин потом погиб.) А немцы эти подняли руки уже вверх, и я, значит, такой злой был: подбежал замполит – с Дальнего Востока прибыл, майор Бондарев, – я хотел стрелять, а он не дает. Я выстрелил в одного немца – убил. Второй вырывается, так я его ударил прикладом, он упал, попу подставил, и я полдиска, наверное, в задницу выпустил ему. Майору в глаз гильзы вылетали, он потом всё время это до конца войны вспоминал.

Скажите, а были случаи антисемитизма по отношению к вам во время войны?