Артем Драбкин - Пехотинцы. Новые интервью

Куда опаснее всего было ходить?

Опаснее всего было ходить в заводскую часть. У меня был такой случай. Возвращался я с автоматчиком, уже выполнив задание, на командный пункт. И, видимо, ночью сбился где-то с пути. А, вы знаете, заводская часть, помимо того, что здесь были разрушены большие металлические конструкции, завалены дворы и трубы развалены, была вся заставлена железнодорожными составами, разбитыми вагонами, и платформами, и заводскими ветками. И вот где-то я сбился с пути и автоматчику говорю: «Какие-то там тени мелькают, давай-ка, друг, присмотримся. Ложись ты под одно колесо, я под другое, посмотрим, что такое». Немцы. Мы открыли по ним огонь, они по нам. Нас двое, а их человек, наверное, шесть-семь, в темноте не видно. Но, в общем, ведем огонь и уже переговариваемся. Я говорю: «В случае чего последняя граната моя». И вот, вы знаете, такое состояние, что вот-вот всё кончится. И вдруг сзади: «Полундра! В Бога! В креста!» Мы не можем понять, в чем дело. Через некоторое время выходят моряки: «Ну, старлей, спасибо». Я говорю: «Вам спасибо». А он: «Нам нужно было идти в разведку, а здесь ты нам подставил этих самых языков. Вот там несколько языков уложили, а двух взяли – одного раненого, одного живого. Нам не нужно идти ни разминировать ни свои минные поля, ни немцев, ни брать там языка, здесь уже готовый язык». Тяжело было пробираться на остров Людникова, очень тяжело. Всего – перешеечек, который отделял южный фланг острова от основных сил армии. Всего там 600 метров было, но преодолеть его было невозможно. Немцы не давали на лодках, скажем, приблизиться к берегу. В лучшем случае ночью, и то под огнем. Хорошо, когда на бронекатерах туда подходили. Но когда пошла шуга, а потом большие льдины, связь с левым берегом практически прекратилась. Настали голодные дни. Голодные дни и в отношении пополнения личного состава, и в отношении питания, и, самое главное, в отношении боеприпасов. И скапливалось большое количество раненых. По три-четыре дня не могли раненых вывезти на левый берег, катера уже не пробивались через этот лед. Были наведены два штурмовых мостика с основного берега на остров Зайцева, сейчас он затоплен, кстати говоря. А посредине Волги был такой остров Зайцевский. Довольно большой – от левого берега его отделяла протока… И в эту протоку вошла колоссальная льдина. И она закраинами зацепилась за берег, и образовался ледяной мост. Немцы старались бомбить, обстреливать, чтобы его разрушить. Всё равно, пользуясь этим самым мостом, с берега переходили на Зайцевский остров, а там – на левый берег Волги. Это уже немножко выручало, и несколько дышать было полегче. Причем Чуйков так говорил: «Лучше сходить три раза в атаку на земле, чем один раз переправиться через Волгу». Немцы обстреливали мельчайшие суда, не только корабли или речные пароходики, которые тоже использовались для сообщения, но и лодки.

Скажите, а вот вы говорите – голодные времена. А вообще, чем питались в это время? Что было?

Сухари. Вплоть до того, что сухари сбрасывали в мешках с У-2. И не всегда эти мешки попадали, к сожалению, к нам, иногда к немцам. И точно так, как и немцы в свое время пытались 14-й корпус обеспечивать по воздуху, многое из того, что предназначалось для немцев, попадало, наоборот, к нам. Самое страшное было для курящих – доставка махорки. В Сталинграде обычные, привычные в мирной жизни вещи теряли свою цену. Вот такой пример. Иногда лист газеты стоил гораздо больше, чем любая купюра. Из бумажных денег не свернешь цигарку, а здесь можно оторвать кусок, свернуть цигарку или козью ножку и курить. Баснословно ценились граммофоны, патефоны. Пластинка, если одна была, оберегалась больше даже, чем гранаты. Иголка – на вес золота, больше, чем на вес золота, шла. Её, беднягу, затачивали настолько, что уже там оставалось буквально еле-еле-еле. И особым спросом пользовалась пластинка. Вот участок обороны в 50 километрах. Помните, тогда «Катюша» – знаменитая песня. И дело доходило до того, что, когда нашим хотелось, чтобы какая-то передышка была, заводили эту пластинку. Немцы прекращали огонь, прислушивались, начинали подпевать на своих гармошках или просто слушать. Заканчивается пластинка, кричат: «Русь, еще давай! Русь, еще давай!» Еще раз прокручивают.

Что можете сказать про Чуйкова? О нем принято говорить сейчас, что противоречивая фигура.

Разве есть фигуры непротиворечивые? Он был смел, находчив. Доступен для солдат, и в то же самое время была свойственна ему грубость. Но даже Рокоссовский пишет, что только такой человек, как Чуйков, мог отстоять Сталинград. О нем можно говорить очень много. Ну вот даже его ведение. Если немцы не могли никак приспособиться к ведению городского боя, то он всё время искал способы ведения городского боя. Вот эта самая штурмовая группа. Ведь это его порождение. Ближний бой – его порождение, ночной бой – его порождение. Активная оборона, то есть не обороняйся, а контратакуй непрерывно, малыми силами, но контратакуй, не давай немцу покоя, не давай уверенности, что он здесь хозяин – это его… Всё это передавалось до конца.

Как воспринялось контрнаступление 19 ноября?

Может быть, командование раньше, а мы, офицеры, узнали часов в 12 ночи 18-го, что 19-го переходим в контрнаступление. 19-го числа был промозглый такой день. Туман большой, небольшой мороз, неприятная погода. Сколько мы ни слушали, ничего не услыхали. Потому что это всё же на севере было, далеко от Сталинграда. Но здесь одна характерная деталь: 18-го числа штаб Паулюса отдает приказ войскам, находящимся в Сталинграде, 19-го числа вести разведывательные поиски на всем фронте обороны армии. То есть они еще не догадывались, что 19-го на них обрушится такая масса огня и такая сила удара. 20-го числа началось наступление Сталинградского фронта из озер Цаца и Барманцак. Мы артиллерийский огонь слыхали. У нас здесь парадокс такой был: то мы старались немца не пустить к себе, били, а сейчас старались уцепиться, чтоб он от нас не ушел, чтобы он не вывел свои части для контрудара по флангам наступающих войск. Был приказ 62-й, 64-й армиям максимально приковать к себе противника для того, чтобы меньше сил он вывел, особенно танковых частей, для нанесения контрудара по флангу. Так что если для нас с 14 по 19 ноября более или менее спокойная была обстановка, уже немцы выдохлись – и ленивая стрельба была, и все прочее, то 19-го начались опять активные действия, чтобы не дать немцам оторваться от нас.

Еще одна характерная черта: если наступающие войска с севера, с запада на восток, на Сталинград, брали в день пленных по тысяче человек, то нам доставалось десяток-полтора. Боялись сдаваться сталинградцам, была пущена такая пропаганда, что сталинградцы обязательно всех пленных расстреляют. Мол, они настолько озлоблены, что будут расстреливать. И нам только доставались те, которых мы вытаскивали из подвалов, блиндажей, и сами переходить боялись. И только-только 2 февраля начали появляться немцы с белыми флагами.