Вадим Холдевич - Военная хроника 1944-1945

Вот он стоит перед тобой, представитель нордической расы с породистым ухоженным лицом, с удивительно точным пробором в пепельных от седины волосах. Костюм его указывает на «привычки порядочного человека». Неужели это он своими холеными руками обрезал груди девушкам, душил младенцев, что мы извлекали из колодцев Переяслава-Хмельницкого?

В белесых посаженных глубоко глазах не видно ничего, кроме страха.

Может, вот этот старичок, что медленно проходит от дома к скотному двору, издевался над пленными, которые работали у него в хозяйстве. По карточке, висящей в его комнате, где он не спускает добрых дедовских глаз с рассевшихся на ровно постриженной лужайке внуков, определить невозможно.

Это люди, вид которых говорит об их полной лояльности по отношению к нам. Больше того, многие немцы достаточно быстро усваивали наши требования, лозунги.

Как-то на формировке пригласил меня на рыбалку майор Крылов, начальник ОКР смерша, он часто беседовал с нами, радистами, и, по-моему, не без умысла. И вот, когда мы, собственно, не рыбачили, а наблюдали за медленно движущимися по зеркалу пруда плавниками карпов, он рассказал такой случай. Вчера к нему пришли девушки-немки, работающие у мельника. Они с чрезвычайным возмущением заявили, что он их бессовестным образом эксплуатирует, «буржуй недорезанный», и просили заставить его увеличить плату за труды.

– И откуда они узнали, что сейчас лучше всего обращаться именно ко мне? – добавил он, покачав головой и улыбнувшись про себя.

По мне-то, девушки правильно оценили ситуацию.

Конечно, каждый понимал, что не все будут брать Берлин, надписи обозначали не город, а всю Германию, где родился и жил немецкий фашизм.

Весь день бригада просеками в лесу, посаженном руками человека, отчего он казался парком, не уступая любому парку чистотой, двигалась к Шпрее. Если бы не пожарища, встречавшиеся на всем пути, то эта схожесть лесов с парками была бы еще большей.

В аккуратности и заботливости немцам не откажешь. Для скорости танкисты решили использовать шоссе, которое точно совпадало с направлением марша бригады. Но вместо убыстрения движения получилась неожиданная задержка. Головная танковая застава, выскочив к небольшому городку, нарвалась на засаду подошедших свежих немецких частей. Постепенно в бой втянулась вся бригада.

Двигались без задержки, и к вечеру оторвались от грохота боев, от режущего глаза дыма. Война осталась там, позади. Нас окружала мирная весенняя природа. Стояла неестественная тишина – урчание моторов не мешало услышать ее. Солнце, закончив дневной путь, упало за Шпрее в устремленные ему навстречу вершины сосен, последний раз окрасив на востоке клубы дыма в цвет кумача.

Раздалась команда сделать остановку. Спрыгиваем с пышущих жаром жалюз*.

Сумерки прикрыли лезущую в глаза симметрию посадов, и лес напоминал теперь наши милые, хотя и не очень ухоженные сосновые боры средней полосы. От, видимо, недалекой реки тянуло прохладой. Собираясь спать, чирикнула какая-то птичка: пожелала соседке спокойной ночи.

Война, пресытившись кровью, стихала. Только в стороне Нейсе слышался рокот. Но, смиренный расстоянием, он напоминал ворчание добродушного животного.

Разминая уставшие от долгого неподвижного сидения ноги, прохаживаюсь вокруг танка. Ноги утопают в прошлогодней хвое, сквозь которую начинают пробиваться острые стрелки молодой травы. Особенно заметна ее щетинка на склонах, обращенных к югу. При свете солнца она была бы ярко зеленой, сейчас же мало чем отличалась от хвоинок. Пахнет согретой за день землей, смолистым запахов сосны, медовым – травы.

Говорили негромко: натруженные грохотом артиллерии и ревом танковых моторов ушные перепонки требуют отдыха.

Миша Хотулев с Женькой принесли обед. Вернее, ужин. Когда бригада рейдовала по тылам противника, обед бывал готов в положенное время. Такая точность объяснялась тем, что повара прекрасно усвоили правило: в этом случае находиться в боевых порядках безопаснее, чем пробираться без танкового прикрытия по местам, недавно занятым неприятелем, где могли встретиться не только группы вражеских солдат, но и целые подразделения.

– Ну, что там? – любопытствовал Сычев.

– Рис со свининой. И, как всегда, не определишь, чего в этом вареве больше – риса или свинины. – По голосу Михаила не угадаешь, то ли он рад такому обстоятельству, то ли крайне недоволен.

– А как насчет наркомовских? Очередь-то моя, – продолжал пытать Митя.

– Нет, браток, во-первых, сегодня не воскресенье, и каждый довольствуется своей порцией, – назидательно выговаривал Миша.

– А во-вторых, – перебил его Бобков, – спорить нечего. Склад где-то за Нейсе. Там и наркомовская: может, сбегаешь? А обед Вася сообразил из запасов германского командования, что оставлены бесхозными на нашем пути.

И Женька опустил ложку в котелок.

– Вот только за обедом и убеждаешься, что труд приносит радость, – снова заговорил Хотулев, пережевывая твердый кусок мяса.

– Если, Миша, труд рассматривать, начиная с пахоты, – продолжил мысль я. – Вот это как раз для меня, – парировал Хотулев.

Постепенно ночь плотнее и плотнее окутывала землю. Исчезла светлая полоска на западе. Деревья потеряли свою индивидуальность и теперь обозначались купами, как на рисунках некоторых художников, не школы Шишкина. Вскоре исчезло и это деление: лес и поле слились в единую массу.

– Быстрее заканчивайте, а то пронесете мимо рта, – подсказал Женя, собирая посуду, чтобы помыть.

– Не верю, что ложку с кашей можно унести к уху соседа, – отшучивался Хотулев.

В это время вверху, немного правее нашего расположения, послышался рокот мотора У-2.

– Опять девочки пошли услаждать фрицев, – проговорил Митя, прислушиваясь к гулу самолета.

Как бы только они нас не посчитали за гансов. Что-то не хочется знакомиться с девчатами, в руках которых такие приспособления. Лучше держаться от них на приличном расстоянии. Спокойнее.

Вслед тяжелому тарахтению самолета в небе повисли разноцветные фонарики трассирующих пуль. Дорожки их почему-то вызывали самые мирные воспоминания: праздничный парк, таинственную темноту аллей.

Снова темнота. Но издали нарастал звук следующего самолета.

– Теперь на всю ночь. Не завидую фрицам, – это Сычев.

Звуки летящих ночных бомбардировщиков так вписывались в тишину ночи, что растворялись в ней, не нарушая ее ритма: звуки были успокаивающие. Тишина.

Но вот в застывшем воздухе родился свистящий звук. Он несся справа. Это был чужой, настораживающий внимание звук. Все притихли, прислушиваясь.

– Танки! Немецкие танки!

По одной из соседних просек, видимо, двигалась, если судить по звукам, колонна немецких танков, спешащая достигнуть водного рубежа. От сознания, что это всего только немецкие танки, напряжение спало, все успокоились и принялись за свои дела. Обычное состояние войны.