Вадим Гринёв - Красный сокол

– Не знаю, но стреляли с левой стороны. Стреляли еще несколько раз, пока мы не выехали за городскую черту. На Киевском шоссе среди полей машины остановились на обочине. Люди стали спрыгивать с машин. Меня вытянули из моей норы и поставили на ноги. Но мои ноги, пока мы ехали, были вверх ступнями, почти в вертикальном положении, кровь к мышцам поступала плохо. Я ног не чувствовал, и когда меня поставили, – я упал, как подкошенный.

«– Санитара, скорей сюда санитара, ранен ребенок!» -закричала женщина, которая видела, как я упал. Вокруг меня собралось много людей. И тут я услышал голос мамы:

«– Вовочка! Сыночек! Живой! Слава Богу!»

Меня осмотрел подошедший врач. Он убедил мать, что никаких ран у меня нет. Он поднял меня с земли и труханул несколько раз. Потом помассировал ноги. Я сам встал с земли и уже мог держаться на ногах. Мать отвела меня в другую машину и посадила на скамейку рядом с собой. Дальше мы ехали вместе. В районе Тернополя нас обстреляли. Офицер, ехавший с нами, сказал, что это могли быть поляки. И только после Подволочиска, когда мы оказались на старой границе между Польшей и СССР, мать и другие женщины перекрестились и успокоились. Ведь в Тернопольской области было особенно много польских националистов. Там до сих пор по селам живут поляки.

– Что было потом?

– Подробности я не вспомню. Отец рассказывал, что наши машины добрались до самого Харькова. По дороге несколько раз нас обстреливали немецкие самолеты. Меня определили к нашим харьковским родственникам, а погранотряд влился в состав Юго-западного фронта. Харьков несколько раз переходил то к немцам, то к нашим. Каким-то образом мать успевала навестить меня. Помню, что я при этих коротких встречах всегда плакал.

– Как вы в сорок пятом оказались снова во Львове?

– Не в сорок пятом, а в июле сорок четвертого. Погран отряд вместе с войсками вошел во Львов. Когда после Сталинграда стало ясно, что Германии капут, и фронт безостановочно двигался на Запад, родители забрали меня от родственников и вместе с ними я оказался во Львове. Интересно то, что мы не только заняли нашу квартиру на Коцюбинского, но и пани Настася продолжала жить в своей квартире. Она рассказывала, что в нашем доме во время немецкой оккупации жили в основном поляки, а вот в нашей квартире жили немецкие офицеры, которые служили поблизости в Цитадели, где размещался концентрационный лагерь для военнопленных со всей Европы. В этом лагере было и много наших, которые попали в плен в 41 – ом. Настася матери рассказывала, что в доме с одиннадцатым номером, тот огромный П-образный дом с большими шикарными квартирами, который австрийцы построили для университетской профессуры, – помнишь? – жило высокое немецкое начальство. А перед их праздниками или перед приездом высокопоставленных чиновников, пани Настасю и других дворников немцы заставляли не только чисто подметать улицу и тротуары, но и тщательно мыть их с мылом. Они выдавали дворникам свое какое-то специальное мыло. Представляешь, как немцы боялись заразы!

– Володя, не удивляйся! Это была не прихоть немецкого начальства, а вынужденная процедура, по крайней мере для улицы Коцюбинского. Ведь на Цитадели немцы испытывали на заключенных бактериологическое оружие. Они разрабатывали неизлечимую форму паратифа. А носителями этого тифа были вши, которых выращивали в спецлаборатории, в том самом двухэтажном чистеньком корпусе,на холме под башней!

– Откуда ты это знаешь?

– В школе я мало интересовался историей Цитадели. До 1950 – го на ее территории располагалась воинская часть, если ты помнишь. Вместе с уличными мальчишками мы в летние вечера ходили на Цитадель. Находясь среди солдатской массы, пропахшей потом и махоркой, сквозь табачный дым, мы с интересом смотрели трофейные кинофильмы. Меня тогда впечатлил американский фильм «Сети шпионажа», где один из персонажей стреляет в сигарету, находящуюся во рту своего врага, и точно отстреливает ее половинку. Эффектный был выстрел.

– Этот фильм показывали в кинотеатре «Днипро».

– И в других кинотеатрах. Я его еще раз смотрел в «Украине». Типичный голливудский кассовый фильм.Но я о том, что в корпусе, который после войны входил в состав поликлиники МВД, ты лежал в году семьдесят пятом или позже. Кажется у тебя были проблемы с сердцем, – и я навещал тебя в этой больнице. Ты лежал в палате на втором этаже. Было такое?

–Было. Кажется, это был семьдесят восьмой. Я тогда повздорил с партийным идеологом обкома партии. Мне пришлось опечатать несколько пожароопасных помещений в оперном театре, а он требовал, чтобы я отменил свое решение. Я ему говорю, что он требует от меня нарушения закона, на что я не могу согласится, как должностное лицо, а он гнет свою линию партии, и называет меня саботажником, который срывает какие-то там его мероприятия. Меня вызвали в главное управление МВД во Львове, ну ты знаешь, – это массивное здание напротив университета по улице Горького. В высоком кабинете уже генерал МВД требовал, чтобы я отменил свое решение. Мы сильно разругались с моим генералом. Он даже вызывал охрану с оружием, чтобы утихомирить меня. Уж не помню, как я вышел из его кабинета! После этой ссоры с высокими начальниками мне пришлось инспектировать помещения тюрьмы, что на улице Мира, это в центре, напротив политехнического института. Меня сопровождал знакомый мне офицер. Мы вместе заканчивали училище. Он записывал мои замечания к себе в журнал, мы спокойно так общались, вспоминая наших преподавателей. Потом он заводит меня в какую-то пятую или седьмую по счету камеру и говорит мне:

«Владимир Михайлович, посмотри какая камера! С окном, через которое попадает не только свежий воздух, но и солнечный свет. Посмотри, абсолютно сухой пол, и крыс нигде не видно!»

– При чем тут твои тюремные крысы, Владимир Антонович?! Что за шутки?

«Это не шутки, Владимир Михайлович, – отвечает мой знакомый. Эту камеру наш генерал велел нам никем не занимать в течение двух недель. Эту камеру он приказал приготовить для тебя!»

– Какой заботливый командир у нас с тобой, тезка! -отшутился я, а у самого сердце схватило, и в голове все прошедшие ссоры с начальством всплыли. Пришел я домой, рассказал все жене, а потом пожалел. И жена меня не поняла

«Какой же ты у меня упрямец, Володя! Одни неприятности с тобой!» Плачет. Вот тогда и пришлось, Вадим, ей вызывать скорую, и меня отвезли в эту больницу. Вот так, я чуть было не угодил в тюрьму, имея грамоты и награды за отличную службу.

– У вас там в МВД, наверное, каждый третий –с инфарктом?

– Этого я не знаю, но среди моих сослуживцев – я не первый. Работа у нас такая. С одной стороны постоянное ожидание с внешной среды опасности вызывает стресс. С другой стороны внутренние разборки с подчиненными и высшими начальниками здоровья не прибавляют. У нас ведь, как в армии, – кто старший чином – тот и прав. Есть поговорка: «Я начальник- ты дурак, -ты начальник – я дурак». Логично. Не зря на пенсию из армии отправляют раньше, чем с гражданских профессий.