Гуго фон Фрайтаг-Лорингховен - Полководческое искусство

На случай войны против Австрии, в которой Пруссия могла быть усилена 30 тысячами солдат русского вспомогательного корпуса, 60 тысяч должны были вторгнуться из Саксонии в Богемию, а 110 тысяч – сосредоточиться в Верхней Силезии, чтобы оттуда наступать по кратчайшему пути и добиваться решительного исхода на Дунае, вынудив австрийцев очистить Богемию. Здесь видно, что стареющий король был далеко от того методического ведения войны, которое было характерно для его брата Генриха [38] Принц Генрих (1726–1802), младший брат Фридриха Великого, отношения с которым у него были довольно натянутые. Выиграл ряд сражений в Семилетней войне. – Прим. пер. , австрийцев Дауна и Ласси [39] Ласси Франц (1725–1801), австрийский генерал-фельдмаршал, один из лучших полководцев Австрии в Семилетней войне. – Прим. пер. . И если в поздних работах он и призывал так часто к осторожности, то все же в этом он, очевидно, не видел ни малейших оснований к тому, чтобы передать искусно созданное здание прусского государства в более слабые руки. Поэтому при чтении его трудов мы всегда должны учитывать, что свои самые глубинные размышления он приоткрывал лишь настолько, насколько полагал других способными и имеющими возможность их использовать.

Ведь уже в ходе Войны за баварское наследство [40] Война 1778–1779 г. закончилась компромиссным Тешенским миром, хотя до активных боевых действий так и не дошло. Автор придерживается традиционной прусской точки зрения, оправдывавшей неубедительное вмешательство Фридриха Великого в чужой династический конфликт. – Прим. пер. в 1778 г., еще при жизни короля Фридриха, стал явно проявляться упадок в ведении им боевых действий. Хотя король с 80 тысячами вторгся из Силезии, а принц Генрих с армией такого же размера, из них 20 тысяч – саксонцы, вошел в Богемию из Лаузица, до «хорошего сражения в Моравии», на которое рассчитывал король, не дошло. Король сомневался в необходимости проведения атаки на сильно укрепленную позицию, занятую австрийскими войсками за верховьями Эльбы. Объяснение действиям Фридриха следует искать, прежде всего, в том, что Война за баварское наследство ни в коем случае не являлась жизненно важным вопросом для прусской монархии. Основная цель, определявшая действия короля в ходе Семилетней войны, теперь послужила иной манере действий. Как раз потому, что тогда для него речь шла о схватке за то, чтобы «быть или не быть», что давало ему силы для блестящих свершений, которые и придали войне, пусть и в форме, свойственной XVIII веку, вполне современный отпечаток.

Вооруженная демонстрация в защиту независимости Баварии – ведь никакого иного основания для серьезной войны 1778 г. не было, естественно, там отсутствовали крупные побуждения, – позволила Фридриху вновь вернуться в этом вопросе к своего рода кабинетной войне, которая, на счастье Пруссии, была столь свойственна ее врагам и в Семилетнюю войну.

Эта последняя война короля, которую сам он называл «безвкусной» кампанией, а в армии прозвали «картофельной войной», имела дурные последствия для духа и образа мыслей прусской армии. Вялые и поверхностные натуры должны были невольно способствовать тому, чтобы вместо кровопролитных дней Праги, Лейтена, Цорндорфа и Торгау недавно проявившийся способ ведения войны был сочтен более мудрым. И все же это был тот же самый царственный герой семи лет, который здесь явно обратился к новому методу. Этот кажущийся отход первого полководца эпохи от ранее исповедуемого им военного искусства должен был сказаться и далеко за пределами прусской армии. Австрийские позиции на верхней Эльбе были без сомнения очень сильны, и средствами линейной тактики к ним действительно было тяжело подойти, однако король не собирался идти на слишком большой риск. В действительности же это были лишь растянутые приграничные позиции. Если же Фридрих и воздержался от таких напрасных действий, то очевидно потому, что тогда повсеместно придерживались кордонной системы, теории, которая в стремлении обеспечить прикрытие всего и вся, исходила из того, что следует встречать наступление противника на широко растянутых позициях, что стало бы самым действенным военным средством. В особенности уверовали в нее австрийцы, полагая, что это и привело к их победе над королем в 1778 г. Кордонная позиция и искусные маневры при уклонении от сражения стали обоими полюсами оперативных и тактических воззрений того времени. Действия принца Генриха Прусского, который в Семилетнюю войну неизменно избегал решительного сражения, в противовес таковым у короля, казались наилучшими.

В Австрии главным сторонником кордонной системы был фельдмаршал Ласи. Этот, кстати, чрезвычайно заслуженный в организационной сфере деятель, будучи в Семилетнюю войну генерал-квартирмейстером Дауна, вполне овладел его осторожной манерой ведения войны. Ласи, заявляя о том, что Дауну удавалось в ходе Семилетней войны часто избирать позиции, которые Фридрих Великий с его меньшими силами был не в состоянии атаковать, признавал, что именно благодаря таким его действиям объединившимся против Пруссии державам в ходе войны так и не суждено было добиться своей цели: разгрома короля Пруссии и раздела его монархии.

И вряд ли стоит удивляться тому, что при таких воззрениях обеим немецким великим державам не удалось подавить французскую революцию, к тому же они бросили в борьбу против нее лишь часть своих вооруженных сил. Но и тактика армий старой Европы уже не соответствовала эпохе. Ведь понятие о чистом линейном сражении уже под влиянием Фридриха Великого существенно поменялось и с тех пор продолжало изменяться. Генерал фон Хён пишет [41] Krieg gegen die französische Revolution / bearb. von k. u. k. Kriegsarchiv. Bd. 1. S. 448. : «К переменам привыкли и редко прибегали к нормальному ordre de bataille [42] Боевому порядку ( фр .). – Прим. пер. . И все же по сути своей принципов командования это не меняло. Оно лишь имело больше свободы в выборе места, где армия должна была бы развертываться, однако еще до отхода туда должны были предложить будущий ordre de bataille и соответственно ему перестроить по ходу марша армию. Теперь уже были исключены развертывания в два эшелона с обратными флангами или же перемешанные друг с другом батальоны и бригады».

Рост вооруженных сил до размера в 100 тысяч человек и соответственно расширившаяся линия фронта увеличили трудности для командования и обусловили необходимость придания ему вспомогательного органа в лице офицеров Генерального штаба. «Однако основывавшаяся на линейной тактике жесткая организация тогдашних армий имела в виду короткую цепочку передачи приказов, даже при самых масштабных задачах, что жестко противоречило технике дела. Все планы и расчеты главнокомандующего должны были увенчаться замыслом и привести в действие огромный механизм, а оперативные решения утрачивали смысл под тяжким грузом деталей» [43] Hoen v. Op. cit. Bd. 1. S. 466. . К варианту, который мог бы помочь в устранении этой проблемы за счет раздела армии на самостоятельные в оперативном отношении соединения, странным образом не обращались. Поэтому армия, которой руководили по принципам линейной тактики, хотя они уже давно были опровергнуты, оставалась в целом неповоротливой. Непосредственно перед началом боевых действий в 1806 г. Шарнхорст [44] Шарнхорст Герхард (1755–1813). Прусский генерал. Один из выдающихся реформаторов и создателей постфридриховской армии Пруссии по итогам катастрофы 1806–1807 гг., военный теоретик. Глава Генерального штаба, в 1813 г. стал начальником штаба у Блюхера, но скончался в Праге еще до решающей победы над Наполеоном. – Прим. пер. добился раздела прусской армии на смешанные дивизии. Но было уже слишком поздно для того, чтобы это нововведение смогло прижиться. Тактическая неповоротливость сражавшихся против Франции армий сказалась еще раз, выразившись в практикуемой тогда системе довольствия из магазинов и требуемого для этого гужевого транспорта. «Кампании Фридриха Великого, – говорит Хён, – были оценены теоретически, однако дух его идей не был осмыслен, а применить непростой для переоценки опыт для наступления пытались и того меньше. Да, чем более занимались его войнами теоретики, тем более отдалялись они от фридриховского духа… Его лишили именно тех форм, которые принесли наиболее блестящие успехи, а последние теперь стали незыблемыми догмами» [45] Ebenda. S. 501, 503. .