Валерий Шамбаров - Агенты Берии в руководстве гестапо

«Атлантический вал» рухнул. И продвижение англо-американских войск пошло очень быстро. Способствовало этому еще одно немаловажное обстоятельство. Весьма значительную долю германских войск во Франции составляли части «Остгруппен» — русские, туркестанские, грузинские, армянские батальоны и «легионы». На востоке, как ранее отмечалось, они сражались очень хорошо. Одни — будучи убежденными антикоммунистами и антисталинистами. Другие просто из-за того, что знали — если попадутся в плен или даже перейдут фронт, их ждут крупные проблемы. Во Франции ситуация была иной. Французы «сталинистами» никак не были. И относились к бойцам «Остгруппен» совсем иначе, чем к немцам. Охотно общались, приглашали в гости, на сельские праздники. Многие солдаты обзавелись местными подружками. А французские группы сопротивления принялись усиленно разлагать русские части. Иногда — через девушек. Иногда — через соотечественников-эмигрантов, занявших антинацистскую позицию. Одним из лучших агитаторов считалась, например, «красная княгиня» Тамара Волконская, благодаря ее доверительным беседам только за один день в отряды «маки» ушло 85 человек.

Дезертирство приняло значительные масштабы — беглецов укрывали, передавали по конспиративным цепочкам. В результате на территории Франции возникло около 50 русско-советских партизанских отрядов: из перебежчиков «Остгруппен», бежавших пленных, эмигрантов. Ну а когда началось вторжение англичан и американцев, русские солдаты при первых же столкновениях стали сдаваться. Иногда — целыми частями и подразделениями, перебив немецких командиров. Тут уж никаких препятствий к сдаче не было, «Смерша» нет— не расстреляют. Да и те, что готовы были драться за «новую Россию», отнюдь не стремились служить «пушечным мясом» для Германии. Многие не просто сдавались, а стремились вступить в союзные армии в надежде выслужить гражданство и осесть после войны за границей. Всего во Франции англичане и американцы взяли 250 тысяч пленных, и большинство из них составляли солдаты «Остгруппен».

В августе войска союзников стали приближаться к Парижу. «Роте капелле» все еще продолжала свою работу. Но «повернутые» передатчики постепенно выводились из операции и замолкали. Осталась только рация «Кента»-Сукулова, выходившая в эфир под позывными «Марс». Когда началась эвакуация германских учреждений из Франции и ее столицы, «Кент» запросил Москву, остаться ли ему в Париже и ждать освобождения города или ехать с «немецкими друзьями»? Ответ был категоричным — ехать, но не прерывать связь с Центром.

Треппер находился в это время на свободе, он давно установил контакты с подпольем и французскими партизанами и разработал операцию против «Роте капелле». Настроения в Париже царили панические, эвакуация превращалась в бегство, немцы спешно грузили на машины имущество, жгли документы, а многое бросали, только бы уехать самим.

И Треппер планировал в этой суматохе с отрядом коммунистов блокировать особняк, где размещалась зондеркоманда, и не дать ей удрать — захватить в полном составе и со всей документацией. Однако когда он запросил через рацию компартии разрешения у московского начальства, Центр ему строжайше запретил подобные действия. И ему пришлось лишь наблюдать издали, как под руководством Паннвица гестаповцы набивают в машины папки с бумагами, грузят радиооборудование группы «Функшпиль», и как колонна автомобилей покидает город.

От остальных участников радиоигры гестапо избавлялось. Перед отступлением из Франции и Бельгии большинство агентов, арестованных по делу «Красной капеллы», были казнены. В это время вообще шли повальные «чистки» тюрем. Да и Мюллер, видимо, счел, что в его деле «лишние свидетели» не нужны. Если бы сведения о продолжавшейся игре просочились к своим же германским конкурентам или к спецслужбам западных держав, это могло нарушить контакты Мюллера с русскими и поставить под сомнение возможность перехода к ним. Он ведь и сам несколько раз пользовался всевозможными информационными утечками, разрушая контакты с Западом Шелленберга, Риббентропа, абвера. Ну а судьбы конкретных людей его не интересовали.

Число сотрудников гестапо, участвующих в работе, тоже сводилось к минимуму. Зондеркоманда с отступающими германскими войсками эвакуировалась в Эльзас. И здесь была расформирована. Во исполнение приказа фюрера о прекращении операции «Медведь» — все честь по чести. Большинство сотрудников разослали по другим назначениям. Но главное рабочее ядрышко сохранилось — Паннвиц, Сукулов и еще несколько особо доверенных лиц. Из Эльзаса эта группа двинулась в горы Шварцвальда и, наконец, обосновалась в Брегенце на живописном берегу Боденского озера. Откуда продолжила передачи в Москву. Теперь, естественно, и речи не могло быть, чтобы получать разведданные от военного командования. Но оставался сам Мюллер!

А он был одним из наиболее информированных лиц в рейхе. По мнению экспертов, он вообще являлся «одним из немногих людей в Германии, кто был информирован обо всех происходящих событиях».

После разгрома заговора 20 июля, ареста Небе, Хансена и других причастных к оппозиции руководителей РСХА, Мюллер достиг своей максимальной высоты в структуре спецслужб. Он теперь стал непосредственным заместителем Кальтенбруннера, из других начальников управлений ощутимую конкуренцию ему составлял только Шелленберг. Остальные — Эрлингер, Шпациль, Олендорф, Панцингер, по сравнению с Мюллером были личностями незначительными и бесцветными. Сидели у него «под каблуком», а то и являлись его выдвиженцами. Начальник гестапо по-прежнему продолжал пакостить соперникам. Причем обычно это оказывалось на руку русским. Например, подрывал доверие к докладам шелленберговского института в Ванзее, специализирующегося на изучении России. Там были собраны лучшие эксперты, в том числе из перебежчиков и эмигрантов. И Мюллер через Кальтенбруннера подвел «мину» под их информацию, обвинив экспертов, что они являются «агентами НКВД».

Кроме того, в наследство от абвера Шелленбергу достался очень эффективный разведцентр, организованный одним немецким евреем, располагавшим разветвленной агентурной сетью и придумавшим хитрую механизированную систему обработки данных. Данные о планируемых советских операциях, руководящем составе, стратегических замыслах поступали за 2–3 недели до событий и всегда пользовались высочайшей оценкой германского генштаба. Но Мюллер, когда ему в ходе разделов и переделов абвера стало известно об этом разведцентре, парализовал его работу. Поднял шум относительно национальности резидента и обвинил его в работе на русских — которые, дескать, просто подкармливают немцев ценными сведениями, чтобы в нужный момент запустить стратегическую «дезу». Что ж, по делу «Красной капеллы» начальник гестапо уже отлично знал, как действуют стороны в таких играх.