Валерий Шамбаров - Агенты Берии в руководстве гестапо

Очевидно, это и выделило его из массы других безработных. 1 декабря 1919 года он был принят на службу в баварскую полицию. В описываемое время получить такую работу было редкостной, поистине чрезвычайной удачей. Ведь и для других отставных военных полиция являлась очень привлекательным местом трудоустройства. Для вчерашних офицеров, унтер-офицеров это было самое подходящее поле приложения сил, так что конкурс был ой-ей-ей какой. Но Мюллер сумел показать себя и зацепиться на полицейском поприще. Естественно, взяли его всего лишь рядовым агентом. Куда же еще без образования, без опыта? То есть пришлось участвовать в облавах по грязным притонам. Пришлось возиться с найденными трупами, сбивать ноги и отмеривать километры в слежках, мерзнуть и мокнуть в засадах, по приказу комиссара обходить улицы и дома в поисках свидетелей преступлений… Но Мюллер не роптал, не кочевряжился, выполнял все задания с обычным своим старанием и трудолюбием. Теперь у него была работа, был твердый заработок и уверенность в будущем. Полиция — она всегда потребуется, всегда нужна будет, при любых правительствах!

Не исключено, кстати, что Мюллер тоже успел «познакомиться» с капитаном Ремом. Хотя и со своей, полицейской стороны. Поскольку правоохранительные органы держали под надзором злачные места Мюнхена, а Рем был постоянным клиентом клуба «Эльдорадо», где собирались гомосексуалисты. Но данный притон считался заведением «высокого класса», публика там тусовалась только «избранная», поэтому облав там не проводилось, и до конфликтов с полицией дело у Рема никогда не доходило.

Но оставим на время нашего героя, проходящего нелегкую полицейскую науку, перенимающего у ветеранов правоохранительных органов ее тонкости и хитрости. И коснемся еще одного вопроса, немаловажного для нашей темы. Уже после Второй мировой войны в массовом сознании (и исторической литературе) сложился довольно нелепый стереотип постоянного антагонизма между СССР и Германией, нацизмом и коммунизмом. И в свете таких представлений, например, последующий пакт Молотова — Риббентропа или сотрудничество Мюллера с советской разведкой выглядят дико и неожиданно. На самом же деле все обстояло как раз наоборот. Сотрудничество большевиков с немцами было не отклонением от правила, а постоянной тенденцией. Они и к власти-то пришли при поддержке германских спецслужб, на деньги, переводимые через германские банки.

И если в конце 1918-го— начале 1919 г. «дружба» нарушилась попыткой Советского правительства раздуть и поддержать революцию в Германии, то уже вскоре ситуация изменилась. После того как Антанта ошарашила немцев условиями Версальского мира, многие германские влиятельные круги стали видеть в Советской России потенциального друга и союзника, снова начали прощупывать пути к сближению. Это проявилось даже в ситуации с арестованным Карлом Радеком. Поначалу его держали в Моабите в строгой изоляции, подвергали допросам. Но сразу после Версаля условия его заключения резко улучшились. Он получил хорошую камеру, стал принимать посетителей. Причем не абы каких посетителей, его камеру называли «политическим салоном Радека», поскольку к нему заглядывали и представители политических партий, и деловых кругов, и рейхсвера. А потом его и вовсе выпустили.

Правда, в начавшемся «потеплении» отношений как советская, так и германская сторона были отнюдь не бескорыстны. Каждая преследовала собственные цели. Немцы надеялись за счет России в какой-то мере компенсировать материальные убытки, политические и геополитические потери, понесенные в результате поражения. Рассчитывали внедриться в разрушенную Гражданской войной советскую экономику, а если получится, то и подмять ее под себя, получить рынки сбыта, торговые выгоды. А людские и сырьевые ресурсы русских делали их ценными союзниками на будущее, в случае нового конфликта со странами Антанты.

Для большевиков Германия тоже выглядела естественным партнером, чтобы можно было противостоять западным державам. При помощи немцев Советское правительство рассчитывало восстановить свое разваленное хозяйство. Но при этом и коммунистические руководители сохраняли увесистый «камень за пазухой». Стоит напомнить, что тогдашние советские лидеры, как Ленин, так и Троцкий, рассматривали свою победу в России лишь в качестве завоевания первого плацдарма для грядущей мировой революции. Согласно тогдашним марксистско-ленинским теориям победа в одной стране могла быть только временной. А упрочиться, получить постоянную основу она должна была в международном масштабе. И именно Германия считалась потенциальным эпицентром следующей революционной вспышки, будущим союзником в войне с «мировым империализмом».

Те же самые теории марксизма, доработанные Лениным, учили, что настоящий, полноценный социализм возникнет на базе развитого капиталистического производства, многочисленного и организованного рабочего класса. А концентрация капитала и промышленности в руках монополий признавалась предпосылками для создания общества «нового типа» — для революционеров достаточно будет захватить власть, взять в свои руки руководство монополиями, и они станут готовыми структурами социалистического производства. То есть в какой-нибудь отсталой Индии или Румынии социализм еще предстояло строить и строить из «феодальных пережитков», подобные страны могли служить разве что человеческим резервом, могли своими восстаниями привести к косвенному ослаблению главных империалистических держав, но в материальном и идеологическом плане СССР пришлось бы тащить их «на буксире», как Монголию или республики Средней Азии. Иное дело — Германия, где все теоретические предпосылки были налицо.

Кстати, если уж разобраться, то при любом развитии событий эти планы были авантюрой. Ведь теория быстрого перехода к социализму путем захвата власти и использования готовых государственных и производственных структур уже показала несостоятельность в самой России. Наша страна до революции ничуть не отставала от Германии и успешно конкурировала с ней на мировом рынке. И только хаос Гражданской войны да радикальные революционные реформы, разрушившие экономику, отбросили Россию далеко назад. Но Ленин почему-то полагал, что в Германии все будет не так, что там его теории реализуются в полной мере, и страна перейдет под коммунистическую власть эдаким спелым яблоком с нетронутой мощной промышленностью и научно-технической базой.

Может быть, это объяснялось тем, что сам Ленин питал очень теплые чувства к немцам. Многими исследователями уже отмечалось, что он благоговел перед германской дисциплиной, организованностью, аккуратностью, ученостью. Например, А. Г. Латышев приводит богатую подборку документов, где вождь прямо противопоставляет достоинства этой нации «русским дуракам», «русским дикарям», а то и «паршивой российской коммунистической обломовщине», которую призывает «брать в учителя немцев» («Рассекреченный Ленин», М., 1996). Не исключено, что данный пунктик давал Ленину объяснение, почему в России внедрение его моделей вызывает негативное действие, а в Германии такового быть не должно.