Валерий Шамбаров - Агенты Берии в руководстве гестапо

Что ж, расчеты оправдались. Мюллер воспринял доверие нового начальства с радостью (наверняка и с облегчением) и рьяно принялся за дело. Опыт в выявлении подпольных структур он имел немалый. И какая разница, нацистов преследовать или коммунистов? Кого приказано, того и берет. Он быстро добился успехов по поиску и уничтожению групп КПГ. Тем более что компартия, подвергшаяся полному разгрому, пыталась создавать подполье наспех, из людей, в значительной мере случайных, не знающих правил конспирации или пренебрегающих таковыми. А многие члены партии после обрушившихся на нее ударов запаниковали и метались в поисках выхода — как бы суметь «перекраситься» и сменить политическую ориентацию? Среди таких легко было найти осведомителей и провокаторов. Одним из сотрудников, которых Мюллер привлек к этим операциям, стал все тот же Майзингер. О том, что он в прошлом был агентом-«двойником», Мюллер узнал. Как и о том, что Майзингер метил на его место. И затаил против него увесистый «камень за пазухой» — Мюллер зла не забывал. Но внешне продолжал относиться к Майзингеру очень хорошо, не просто как к старому коллеге, а вообще как к близкому другу.

Переход на позиции нацистов и вступление в их организации не из идейных, а из карьерных или материальных соображений были в 1933 г. характерны не только для Мюллера, но и для очень значительной части немцев. Простонародье охотно записывалось в СА — там было чувство «братства», революционные лозунги, шумные сборища в пивных. Интеллектуалы и аристократы предпочитали СС — им импонировала элегантная черная форма, дух «рыцарского ордена», да и нравы эсэсовцев выглядели менее грубыми, чем у штурмовиков. Таким образом, например, вступил в НСДАП и СС нищий студент Боннского университета Вальтер Шелленберг. Он вел полуголодное существование на содержании жены-портнихи (с которой разведется, как только выбьется в высокие чины), и к нацизму его подтолкнуло желание выхлопотать государственное пособие. А за это первым его заданием в рамках службы в СС стала «осведомительская» работа среди товарищей-студентов.

Мюллер тоже попытался подстроиться к новым властям и подал заявление о вступлении в партию. Но не тут-то было. Среди баварских функционеров и чиновников НСДАП слишком многие помнили, как он их отлавливал и допрашивал в полиции, и Мюллеру дали от ворот поворот. Хотя в 1933 году в нацистскую партию принимали даже бывших коммунистов. Репрессии коснулись в основном их руководящей верхушки и активистов. Да и то не всех. Тех из них, кто выражал готовность к сотрудничеству, отпускали и привлекали к работе. К гитлеровцам переметнулись, например, Торглер, руководитель коммунистической фракции рейхстага и второе лицо в партии после Тельмана, видные красные деятели Фрей, Карван.

А уж о рядовых коммунистах и говорить нечего — многие формирования «Рот фронта» вливались в СА в полном составе, целыми отрядами. Для того сброда, который составлял основу и красных, и коричневых штурмовиков, особой разницы не было, кому служить. Те и другие были «за революцию» и «против капиталистов». Сохранялась возможность пофорсить в униформе, она у СА была даже красивее, чем у ротфронтовцев. Сохранялась и возможность подрать глотки на митингах, помаршировать, потешить силушку, да еще получить за участие в шествиях и потасовках несколько марок на пиво — так не все ли равно, из какой кассы их получать, из коминтерновской или нацистской? В одном лишь Берлине таких перевертышей насчитывалось около 300 тысяч, немцы прозвали их «бифштексами» — коричневыми снаружи и красными внутри.

И Гитлер до поры до времени приветствовал это явление. Он говорил: «Германия не станет большевистской. Скорее большевизм станет чем-то вроде национал-социализма. Впрочем, между нами и большевиками больше сходства, чем различий. Прежде всего — истинный революционный настрой, который еще жив в России, свободный от происков всякой пархатой социал-демократии. Я всегда принимал во внимание это обстоятельство и отдал распоряжение, чтобы бывших коммунистов беспрепятственно принимали в нашу партию. Национал-социалисты никогда не выходят из мелкобуржуазных социал-демократов и профсоюзных деятелей, но превосходно выходят из коммунистов».

В 1933 г. силы и помыслы фюрера были направлены на строительство государства нового типа. В мае были ликвидированы профсоюзы — их заменили «Комитетом действий в защиту немецких трудящихся» (позже — «Трудовой фронт») под руководством доктора Лея. Затем устранили все конкурирующие политические партии и группировки — одни обвинили во всех грехах и разогнали, как социал-демократов, другие, как Народная партия и Католическая партия центра, вовремя осознали, к чему дело клонится, и предпочли быстренько «самораспуститься». Некоторые вчерашние союзники, вроде «Стального шлема», пробовали возмутиться установлением однопартийного режима — их тоже распустили. И 7 июля был опубликован закон: «Национал-социалистская немецкая рабочая партия является в Германии единственной политической партией. Лицо, оказывающее поддержку какой-либо иной политической организации или пытающееся создать какую-либо новую политическую партию, наказывается каторжными работами на срок до 3 лет или тюремным заключением от 6 месяцев до 3 лет, если иное наказание не предусмотрено в текстах других законоположений».

Началось и объединение партийной системы с государственной. Германия делилась на 32 области — гау, во главе с гауляйтерами, гау — на районы-крайсы во главе с крайсляйтерами, районы — на группы (ортсгруппен), группа — на ячейки-целлен, ячейка — на блоки. Совершенствовалась репрессивная система. 22 июня была издана инструкция Геринга для государственных чиновников, а 30 июня для рабочих и служащих, в которых предписывалось следить за высказываниями друг друга и сообщать в соответствующие инстанции о критике властей. Деятельность карательных структур фактически была выведена из-под судебной юрисдикции, закон от 2 августа гласил, что правительство могло остановить любое расследование и прервать рассмотрение дела судом на любой стадии.

Между прочим, и в практике построения нацистского государства Гитлер не скрывал, что перенимает опыт большевиков. Он говорил Раушнингу: «Я многому научился у марксистов. И я признаю это без колебаний. Но я не учился их занудному обществоведению, историческому материализму и всякой там «предельной полезности». Я учился их методам. Я всерьез взглянул на то, за что робко ухватились их мелочные секретарские душонки. И в этом вся суть национал-социализма. Присмотритесь-ка повнимательнее. Рабочие, спортивные союзы, заводские ячейки, массовые шествия, пропагандистские листовки, составленные в доступной для масс форме — все эти новые средства политической борьбы в основном берут свое начало у марксистов. Мне достаточно было взять эти средства и усовершенствовать их, и мы получили то, что нам надо…»