Юрий Пушкин - ГРУ в Германии. Деятельность советской военной разведки до и во время объединения Германии

Следующая оценка на шкале главного управления, если идти сверху вниз, была «не представляет интерес» (НПИ). Получать НПИ означало утратить всяческое расположение со стороны главного управления, командования разведпункта и т. д. Но НПИ было игрушкой по сравнению с оценкой «оценке не подлежит» (ОНП), стоявшей в самом низу на «судейской шкале», как шутили сотрудники разведчастей ГРУ. ОНП значило, что с тем, кто получил эту оценку, теоретически покончено на остаток года. Я имею в виду, что каких бы результатов в будущем не достиг офицер, получивший ОНП, он все равно на весь оставшийся год обречен был носить клеймо самого плохого сотрудника и терпеть придирки.

О том, как происходило непосредственное оценивание информационных документов в ответственном за это отделе информационного центра в Москве, могло бы свидетельствовать описание некоего Курушина, который в мое время занимал должность оперативного офицера в магдебургском разведпункте ГРУ. После дальнейшего отправления информационного документа и подшивания третьего или четвертого сопроводительного формуляра в папку — регистратор с секретными документами никто больше не интересовался дальнейшей процедурой обработки самого информационного документа. Между тем второй экземпляр поступал в аналитический отдел разведуправления в Вюнсдорфе, где он пропадал на полках архива КРЦ. Первый экземпляр информационного документа приземлялся на письменном столе одного из информационных отделов центра в Москве. Курушин, который перед поступлением в Академию Советской Армии несколько лет служил в аналитическом отделе, описывал процесс обработки и оценки так. Как правило, оценка на двести процентов зависела от настроения проверяющего, спал ли он хорошо или плохо. Когда я сегодня вспоминаю о тех рассказах, то еще до сих пор могу представить следующую картину:

«Понедельник в информационном отделе центра, на рабочем столе стопки входящих и исходящих информационных документов. За столом сидит не выспавшийся капитан или старший лейтенант, который вчера слишком хорошо отпраздновал. Он вытягивает из бумажной горы на своем столе информационный документ, поступивший с почтой в понедельник. Заголовок документа звучит, например, так: «Влияние использования микропроцессоров на расширение коммуникативных каналов частей и подразделений войск связи на тактическом уровне» и вызывает у аналитика однозначную реакцию: «К чертям всю эту хреновину!». Документ оказывается в мусорной корзине. Другой заголовок, например, «К вопросу о внедрении новых видов вооружения во 2–й мотопехотной дивизии» выглядит успокаивающим и его, по меньшей мере, перелистают, хотя и тут нет гарантии, что дойдет до оценки».

Само собой разумеется, этот пример не может рассматриваться в качестве типичного образца процедуры оценивания в московском центре. Это только показывает, что документы могли обрабатываться и так тоже. Мой единственный подчиненный в разведпункте, некий лейтенант Лобанов, с которым я вместе работал в аналитическом отделе в 1988–1990 годах, обладал редким талантом собирать кучу ОНП. И что бы он не делал для улучшения качества составленных им донесений, все было напрасно. Каждый раз, когда он получал очередную ОНП, его чувства отражались на лице с такой мимикой, что тот, кто видел его в этот момент, не знал, как ему реагировать — то ли покатываться от смеха, то ли смотреть на него с глубоким сочувствием. Это звучит, вероятно, жестоко, но каждый раз, когда я узнавал, что Лобанову поставили ОНП, я молниеносно бежал в наш кабинет, чтобы не упустить то представление, которое непроизвольно устраивал Лобанов.

Случай Лобанова был типичным для системы ГРУ. Не нужно было обладать замечательными способностями, можно было получить кучу ОНП, что наносило вред репутации разведпункта — и ничего! Но только при условии, что этот офицер ладил со всеми начальниками, считался совершенно лояльным, и никогда не высказывал собственного мнения.

Отношение сотрудников разведпункта ГРУ к ошибкам, совершенным одним из них, было в ряде случаев весьма своеобразным. Большинство сотрудников на самом деле радовались неудачам других. Сегодня я думаю, что это было связано, прежде всего, с тем, что ошибки другого были стимулом увеличить свои собственные усилия, чтобы самим избежать подобной ситуации. Кроме того, в условиях конкурентной борьбы между оперативными офицерами, ошибки одного облегчали и сокращали другим сотрудникам дорогу к вожделенной должности или званию. В этом отношении я хотел бы вспомнить о маленьком эпизоде из повседневной деятельности разведпункта ГРУ Магдебург. Однажды во время учебных мероприятий по приведению агентурных сетей в состояние боевой готовности, два оперативных офицера, Мотинов и Панин, перевозили переносные радиостанции к тайнику.

Из‑за превышения скорости их остановил патруль Народной полиции (ФП). Старший офицер по фамилии Мотинов из‑за этого совершенно потерял самообладание, потому что, как я думаю, он уже ясно представил себе, какие последствия ожидают лично его, если рации будут обнаружены полицейскими. Только уверенное поведение Панина, более молодого офицера, спасло ситуацию и предотвратило арест их обоих. Но в тот же день аналогичная ситуация сложилась с майором Безниско, отвозившим рации к другому тайнику. Я не знаю, как точно это случилось, но в этом случае дошло до проверки его машины ФП и к конфискации радиостанции. Возникшую проблему очень быстро урегулировало МГБ, но о случае все же стало известно во внутренних кругах, и у Безниско возникли очень большие проблемы. В выговоре, который ему объявили, его обвинили в халатности, которая вела к рассекречиванию разведпункта. Когда я беседовал об этом инциденте с Мотиновым, меня шокировало, что Мотинов без угрызений совести охарактеризовал Безниско как безнадежного и некомпетентного идиота, зато самого себя считал настоящим профессионалом, которому, хотя он сам попал в такую же ситуацию из‑за несоблюдения правил дорожного движения, повезло, и об его случае не стало широко известно.

Опасность ошибки была очень актуальной не только для оперативного состава, но и для командования разведпункта. Примером мог бы служить случай, который произошел с заместителем командира по вопросам боевой готовности, подполковником Кушнеревым. В соответствии с его компетенцией он также отвечал за выполнение ряда оперативных задач, например, в отсутствие заместителя по оперативным вопросам Кушнерев занимался зашифрованными донесениями завербованных источников. Случай, о котором я хотел бы рассказать, и в который был замешан Кушнерев, относился к информации, поставлявшейся агентом под псевдонимом Кай. (Из моей беседы с сотрудниками БКА, состоявшейся 4.12.1991, мне известно, что Кай, который действовал в окрестностях Мюнстера, еще не разоблачен и до сегодняшнего дня). В одном из своих донесений Кай сообщал об изменениях в руководстве воздушно — транспортного командования США под Мюнстером. После соответствующей обработки сообщение Кая было зашифровано и с подписью Кушнерева передано дальше в Москву. Можно представить себе мое удивление, когда спустя два дня я обнаружил в газете «Мюнстерше Цайтунг» статью, которая повторяла дословно сообщение Кая. Хотя было очевидно, что речь шла об обмане, деньги за сведения выплатили и о случае забыли. Как я впоследствии узнал из беседы с Кушнеревым, с которым я тоже дружил, невыплата денег вызвала бы вопросы у главного управления, и вся история могла бы выплыть наружу. По сути это могло бы привести к тому, что и вся деятельность Кая попала бы под подозрение, а с нею — также и методы руководства всего разведпункта и т. д.