Юрий Пушкин - ГРУ в Германии. Деятельность советской военной разведки до и во время объединения Германии

Суммы, выплачиваемые представителям агентурной сети, лишь изредка соответствовали распространенным представлениям о том, что, какой бы ни была информация, но если уж дело касалось разведки, то в ней фигурировали четырех-, пяти-, даже шестизначные цифры. Я рассказываю, прежде всего, не об источниках, располагавших исключительно важной информацией, а о тех, которые поставляли текущую информацию о ежедневной деятельности потенциального противника, потому что к этой категории относилось подавляющее большинство агентов. Если честно, то я сам был в шоке, когда узнал о смешных суммах вознаграждения. Например, в ряде случаев средний размер «гонорара» не превышал пятидесяти западногерманских марок. Очень редко сумма достигала трехсот марок, что уже считалось очень много. Чтобы получить сумму в тысячу западногерманских марок, нужно было представить действительно очень хороший результат. Во время моей службы в Магдебурге деятельность оперативных разведывательных органов ориентировалась официально на вербовку дешевых источников. Так, некий полковник Толмачев, начальник второго отдела разведывательного управления в Вюнсдорфе, приводил в пример вербовку одного инженера на предприятии на севере тогдашней ФРГ, выполнявшего заказы для Бундесвера. (Второй отдел разведуправления или отдел агентурной разведки вербовал агентов и давал им задания на добывание секретных материалов, интересовавших штаб Западной группы войск. При этом они ограничивались той территорией федеральных земель, где в случае войны должна была действовать данная группа войск.)

По словам Толмачева этот инженер за пару тысяч марок в год поставлял первоклассные сведения военно — научного характера. Когда я, лично для себя, стал разбираться с этими фактами и узнал, что вышеназванная сумма в большинстве случаев и выплачивалась как базовая, меня весьма заинтересовал вопрос, какие мотивы могли двигать гражданином ГДР и особенно гражданином ФРГ, чтобы стать агентов. Я совсем не хочу читать мораль. Я воспринимаю разведывательную работу как такой вид деятельности, который ведется в интересах данного государства, вне зависимости от того, какой в этом государстве общественно — политический строй. Потому я совсем не понимаю, почему сегодня в Германии так усиленно раздувают все случаи разоблачения бывших агентов или негласных сотрудников секретных служб бывшей ГДР. С теоретической точки зрения нет ничего ненормального в том, что ГДР, если абстрагироваться от коммунистического тоталитарного режима, как суверенное государство занималась шпионажем против другого государства, в данном случае — ФРГ. Интересным вопросом в этой связи оставался для меня вопрос о внутренней мотивации, из‑за которой тот или иной гражданин становился агентом. Я могу только представить, что сейчас найдется лишь очень мало людей, кто занимался бы подобной деятельностью исключительно из веры в какую‑то идею. Я сомневаюсь и в возможности того, что кто‑то всерьез мог бы рассматривать вышеназванные суммы как средство для улучшения своего благосостояния и, исходя из этого, шел бы на риск попасть за шпионаж под суд и в тюрьму. Напомню еще раз, что речь тут идет не о суперагентах, а о большинстве источников оперативной агентурной сети, как правило, очень далеких от получения секретов особо важного характера. Вывод, который я сделал по поводу мотивации деятельности большинства представителей оперативной агентурной сети, состоял в том, что в большинстве случаев к таким мотивам относились страх или тяга к приключениям. Проиллюстрирую эти слова несколькими примерами, чтобы показать, какими коварными методами людей впутывали в агентурную деятельность. В этой связи я вспоминаю один случай, о котором мне рассказал подполковник Кушнерев, который после своего вынужденного перевода в мае 1990 года из Магдебурга занял должность во втором отделе разведуправления.

При вербовке одного кандидата в агенты Кушнерев выбрал метод так называемого постепенного сближения. [8]Речь шла о восточном немце, который мог регулярно ездить к своим родственникам в ФРГ. При знакомстве с кандидатом Кушнерев представился ученым — экологом. Потом он начал расспрашивать кандидата о разных безобидных вещах и щедро платил ему за это. Кушнерев попросил своего кандидата описать ему ландшафт в окрестностях городка, который случайно находился поблизости от места жительства его родственников в ФРГ. Эту просьбу он мотивировал тем, что описание ландшафта в этой местности относится к сфере его работы эколога, но у него самого, увы, нет возможности ездить в Западную Германию. Фокус сработал, и кандидат принес не только несколько описаний ландшафта, но и карты этой местности. В ходе дальнейшей работы Кушнереву удалось одолжить кандидату довольно большие суммы денег. Постепенно кандидат стал агентом, не догадываясь об этом. Когда он уже довольно глубоко завяз, Кушнерев стал жестким и открыто рассказал кандидату правду. Ему объявили, что он впутался в шпионские дела, и для него уже нет пути назад. Со временем задания становились все сложнее, а оплата все меньше. [9]

По аналогичному образцу в 1989 году майор Мотинов завербовал другого агента, сестра которого была замужем за американским военным, служившим в районе Гиссена. Его тоже заманили в ловушку безобидными услугами.

Во всех этих и похожих случаях людей сначала заманивали в ловушку, а потом ловили на фактах, доказывающих их участие в шпионаже. Но проблема состояла в том, что сотрудничество при этом основывалось на страхе. И потому сразу после открытия границы ГДР и распада органов государственной власти ГДР именно агенты, завербованные путем постепенного сближения, первыми убежали на Запад. Так, из беседы с майором Мотиновым (на него взвалили часть вины за побег одного оперативного офицера разведпункта в Магдебурге и досрочно откомандировали в СССР) я узнал, что до 50 % источников магдебургской агентурной сети в июне 1990 года отказались от продолжения агентурной деятельности.

Нужно было присутствовать в магдебургском разведпункте в июне 1990 года, чтобы пережить ужасное напряжение и спешку, воцарившиеся в ходе консервации и сокращения значительной части агентурной сети. Уход нескольких агентов, их исчезновение в условиях, когда такие средства давления как МГБ, Народная полиция и др. прекратили свое существование, просто сводили оперативников с ума.

В июне 1990 года казалось, что мысли о вербовке новых кандидатов в агенты давно ушли в прошлое, и единственной целью было сохранить уже существующие, но распадающиеся сети, хотя бы в сокращенном виде. Почти одновременно с вынужденным уменьшением агентурных сетей началась ликвидация конспиративных квартир в районе Магдебурга. Одну такую квартиру на Херманн — Маттерн — Ринг в Бурге я несколько раз посещал вместе с майором Мотиновым, в сектор ответственности которого входил Бург. Хотя квартира размещалась в многоэтажном доме, у нее был отдельный вход, и она обеспечивала необходимое прикрытие, если в квартиру нужно было войти незаметно. Конспиративной квартирой мог также быть хорошо оснащенный подвал, чердак, гараж или складское помещение. В качестве конспиративных квартир ГРУ подыскивало только спокойные, незаметные помещения, которые подходили для того, чтобы незаметно спрятать там кого‑то на несколько месяцев, проводить встречи и оперативные совещания, менять одежду изменять внешность, хранить похищенные материалы и фотографировать украденные документы. Таким образом, на протяжении лета 1990 года все конспиративные квартиры, за исключением одной, оборудованной в апреле 1990 года в районе Магдебург — Нойштадт, прекратили свое существование. Мне, к сожалению, неизвестно, используется ли и сейчас та единственная оставшаяся конспиративная квартира.