Юрий Модин - Судьбы разведчиков. Мои кембриджские друзья

1961 году, он повел себя иначе, подписав полное признание, чем схлопотал тюремное заключение на долгие годы.

Я думаю, что все, касавшееся Бланта, было сохранено в тайне, потому что так пожелала королева Елизавета. Не следует забывать, что в 1956 году она пожаловала ему звание рыцаря и наградила орденом, что он был другом ее отца, Георга IV, любившего посещать вместе с ним картинные галереи и выставки. Блант был одним из самых знаменитых экспертов мира по искусству XVII века, и королю нравилось слушать его. Скорее всего именно поэтому королева закрыла глаза на его коммунистические убеждения и в тайне пожаловала ему прощение de facto [38] Фактически (лат.) .

Только в 1979 году тогдашний премьер-министр Маргарет Тэтчер после выхода в свет книг о секретной службе (в частности, Эндрю Бойла, «Климат измены»), вновь коснулась этой темы. Имя Бланта в книге Бойла не упоминалось, но о нем легко можно было догадаться по намекам автора. Когда Маргарет Тэтчер узнала, что Блант и в самом деле был советским агентом, Энтони сразу же отказался от рыцарского звания и собрался уйти в отставку с официального поста в Ассоциации истории искусств. Но члены Ассоциации отказались принять его отставку, а другой выдающийся историк искусств, профессор Стейнберг, выступил с речью, в которой сказал, что вклад сэра Энтони Бланта в их область науки невозможно переоценить, и что он, Стейнберг, не намерен покидать его в час испытаний.

Вскоре после этого Блант устроил пресс-конференцию, которая явилась своего рода шедевром. Перед специально подобранной группой журналистов он подтвердил, что работал на русских.

— В середине 30-х годов, — заявил он, — это стало делом совести: не бороться против фашизма значило предать свою страну.

Он решительно отклонил обвинение, будто бы он предупредил Бёрджесса и Маклина об аресте. А когда его спросили, какую информацию он передавал русским и передавал ли, он ответил утвердительно, но заявил при этом: «Но только во время войны, и она не имела большого веса в силу того положения, какое я занимал в МИ-5. Я сообщал русским только то, что касалось германских служб и никогда не касалось служб английских». Это, конечно, была чистая правда, если говорить о военных годах. А когда один журналист спросил его, вербовал ли он агентов для Советского Союза в Кембридже, Блант находчиво ответил, что «не может ответить на этот вопрос согласно закону о государственных секретах».

Когда я читал в Москве сообщения об этом интервью, моему восхищению экстраординарной находчивостью Бланта не было конца.

Откровения Бланта возбудили, конечно, в английских газетах догадки о том, а кто же было «пятым»? Эндрю Бойл утверждал даже, что «двадцать пять живущих сейчас английских граждан, в том числе один пэр, когда-то были агентами Советского Союза».

Далее Бойл сказал, что всех этих людей допрашивала английская контрразведка, но их имена не названы за отсутствием твердых улик. Из числа подозреваемых Бойлом лиц некоторые журналисты называли Мориса Олдфильда, начальника МИ-6 с 1973 по 1978 год, который якобы сообщил Филби о раскрытии группы Бёрджесса. По-моему, этому заявлению не стоит придавать значения.

Шумиха постепенно затихла. Блант получил возможность спокойно заниматься своей работой. Он по-прежнему оставался известной фигурой в университетах и научных обществах, читая лекции по искусству XVII века. Его особенно интересовал французский художник Пуссен [39] Пуссен Никола (1594–1665) — французский живописец, представитель классицизма. , о картинах которого Блант написал и опубликовал монументальный труд в 1966-67 годах. Для нынешних экспертов эта книга до сих пор является настольной.

Энтони Блант умер 26 марта 1983 года. Это была яркая, необщительная и бесконечно загадочная личность.

Когда Гай Бёрджесс и Дональд Маклин прибыли в Советский Союз, я еще находился в Лондоне. Я вернулся к семье в Москву в мае 1953 года, когда закончилась моя первая командировка в Великобританию.

Летом я снова встретился с Бёрджессом. Теперь его звали Джим Андреевич Элиот, в знак уважения к английской писательнице Марии-Анне Эванс, известной под псевдонимом Джордж Элиот. Гай тогда только что вернулся из Куйбышева (ныне Самары), где советские власти продержали его больше года.

Бёрджесс уверял меня, что Маклина и его убрали из Москвы, так как власти не желали его встреч с иностранцами, и был прав. Я не поехал в Самару к Дональду Маклину, во-первых, потому что не был знаком с ним, а, во-вторых, он и сам отказывался встречаться с кем-либо из сотрудников КГБ. Маклин говорил, что изучает русский язык и хочет, чтобы ему не мешали.

Вернувшись из Самары, Гай жил в небольшой деревушке на берегу реки, недалеко от Москвы по дороге к Шереметьевскому аэропорту. Сейчас это место полностью застроено домами и его не узнать. Центр разрешил мне встречаться с ним в любое время.

Обиталищем Бёрджесса был небольшой, хорошенький с виду деревянный домик в типично русском стиле. Он специально попросил, чтобы его поселили в старинном, дореволюционном доме, и его просьбу сразу же удовлетворили. Для Гая наняли домработницу и приставили к нему охранника из КГБ, чтобы он помогал ему в каждодневной жизни. Дом Бёрджессу, кажется, нравился. Он состоял из пяти хорошо меблированных комнат и полностью оборудованной кухни. Ему все подходило — настоящее уединенное убежище интеллектуала с большим, ухоженным фруктовым садом.

Гай встретил меня очень радушно и пригласил побеседовать за бутылкой вина.

Удивительное дело: в нашей профессии узнаешь человека, с которым работаешь, гораздо лучше и глубже, нежели остальных людей. Когда вы встречаетесь на работе, то неизменно напряжены и реагируете на малейший жест или выражение лица. Это позволяет вам узнать собеседника очень быстро. Ваши мышцы и нервы насторожены, и все органы чувств становятся восприимчивей.

Сразу же по приезде в СССР, в первые месяцы пребывания в Куйбышеве Гаю Бёрджессу его новая жизнь показалась нелегкой. Но у него были хорошие отношения с КГБ, проверка прошла нормально. Разговаривал он с работниками, которые приезжали к нему с Лубянки, в домашней обстановке, за обедом. Гая не подозревали в том, что он — агент-двойник, и не собирались оказывать на него никакого давления. Филби, все еще находившийся на Западе, был сейчас для Центра источником глубокой озабоченности, и наши люди часто приезжали к Бёрджессу, чтобы спросить его совета, какие меры, по его мнению, следует предпринять, чтобы помочь коллеге.

И хотя Гая нисколько не беспокоили такие визиты, он не мог понять, почему ему не разрешают вернуться домой в Англию. Бёрджесс был уверен, что у англичан нет никаких доказательств против него. Он сказал мне — будто я мог каким-то образом решить его судьбу, — что может выдержать сколько угодно допросов, не моргнув и глазом. Так что жизнь в Куйбышеве, унылом промышленном городе на Волге, почти за тысячу километров от Москвы, нисколько не показалась ему интересной. Я сразу же понял, что эксперименте его поселением здесь, Гая разобидел. Он считал, что «советы» могли бы избавить его от такой ссылки после всего, что он для них сделал. Для Бёрджесса скука и безделие стали самой страшной пыткой.