Юрий Модин - Судьбы разведчиков. Мои кембриджские друзья

В этом провинциальном и консервативном городе оказалось очень трудно найти единомышленников в вопросах секса, а с Дональдом Маклином, хотя тот тоже находился в Куйбышеве, Гай встречался очень редко. Жили они в разных концах города. Время от времени друзья все же видели друг друга. Странно, почему они не встречались чаще, если так страдали от одиночества. Оба они не говорили по-русски, и во всем огромном городе не встречали других англичан. Но если проанализировать их поведение с психологической точки зрения, то все можно хорошо понять. Люди, прошедшие вместе через какое-то драматическое испытание — тюремное заключение в невыносимых условиях или пребывание на положении заложников — часто не хотят видеть того, с кем выстрадали все это. Они умышленно стараются забыть прошлое, потому что один только вид человека, с которым связан пережитый ужас, может разбередить старую рану.

Со дня прибытия в Куйбышев пути Бёрджесса и Маклина решительно разошлись. Гай наотрез отказался изучать русский язык, а так как ему не давали никаких заданий, то проводил время за книгами или бродил по городу. Он полюбил грузинское вино и время от времени пропускал стаканчик.

Маклина теперь звали — Марк Петрович Фрейзер, в память о шотландском антропологе Джеймсе Фрейзере. Он, в отличие от друга, решил приспособиться к новой жизни. Прежде всего занялся изучением русского языка. Продолжал он и интересоваться политикой, насколько это стало возможно в Куйбышеве. Наверное, Маклин тоже был не очень счастлив, но, в отличие от Бёрджесса, по крайней мере, не отстранялся от жизни. Из всех троих кембриджцев, приехавших в СССР, он был единственным, кто прилично выучил русский.

Я задал Бёрджессу вопрос, донимавший меня с 1951 года. Почему он не повернул назад из Праги? Ведь к тому времени Маклин оказался уже вне опасности. Гай выполнил свою миссию и легко мог вернуться в Лондон. Бёрджесс не смог дать мне внятного ответа, но у меня создалось твердое впечатление: он просто не вполне отдавал себе отчет в том, что делает. Видимо он приехал с Маклином в Москву просто поразвлечься, воображая, что в Кремле устроят в его честь пышный прием. Когда Гаю запретили вернуться в Англию, он был искренне удивлен. Ему очень не понравилось, как КГБ повел себя. Свою обиду Гай перенес и на меня, полагая, что я имел у нас больший вес, чем на самом деле.

После 1953 года я взял себе за правило навещать Гая Бёрджесса всегда, когда у меня находилось время. Всякий раз, как я его видел, мне становилось больно оттого, что он не может примириться с жизнью в СССР. Гай грезил о том, что придет день, когда он вернется в Англию. Единственным просветом для него был приезд его матери в начале 1954 года.

Что касается Дональда Маклина, с которым я тогда так и не встретился, то мне довелось увидеть его только один раз в сентябре 1953 года. Меня назначили в комиссию по организации встречи Мелинды с детьми. Мы встречали семью Дональда не в аэропорту, опасаясь, что их может узнать кто-нибудь из журналистов или иностранцев, а в гостинице «Советской» около стадиона «Динамо».

На встрече присутствовало много сотрудников КГБ, и, пока мы ожидали в вестибюле, меня наскоро представили Маклину. Мы пожали друг другу руки. Он оказался таким, каким я и представлял его себе: холодный, сдержанный, гордый и чертовски аристократичный. Ожидание его жены не позволило нам начать серьезный разговор. Наконец появилась Мелинда с детьми — младшим Дональдом, Фергусом и маленькой Мелиндой, которую Маклин еще никогда не видел. Я отошел в сторонку. Их встреча оказалась до странности неэмоциональной. Дональд оставался сдержанным даже с сыновьями, а жену едва обнял. В тот момент я подумал, что их супружество обречено. Мне незачем было здесь околачиваться, поэтому я незаметно ушел из гостиницы и вернулся на работу. Больше я никогда не видел Дональда Маклина.

Маклинов временно поселили в небольшой квартире, а в 1955 году им предоставили прекрасную шестикомнатную, на Большой Дорогомиловской улице в новом доме, построенном в обычном стиле сталинских времен. Окна квартиры выходили на гостиницу «Украина» и Москва-реку. Фергусу исполнилось тогда десять лет, Дональду-младшему — восемь. Их отдали учиться в обычную советскую школу, и вскоре оба прекрасно заговорили по-русски. Старший мальчик несколько раз побывал в пионерском лагере, а младший только что вступил в пионеры. Они без труда вписались в нашу жизнь.

В 1954 году, несмотря на разоблачения семьи Петровых, которые рассказали, что Бёрджесс и Маклин живут в Москве, КГБ по-прежнему не считал нужным ни подтверждать, ни отрицать их присутствия в СССР. Впрочем это и без того стало известно каждому.

Сталин умер, но «холодная война» не прекратилась. В Соединенных Штатах Америки термин «доктрина ограничения» — использование всех возможных средств для предотвращения советской экспансии — стал чем-то вроде пароля. В стране была в полном разгаре начатая Джозефом Маккарти «охота на ведьм»; свое острие сенатор направил теперь на американскую армию. Маккарти говорил, что он раскрыл в армии группу советских шпионов. Поэтому отношения между Советским Союзом и Западом были отнюдь не блестящими.

Советское правительство не хотело еще больше отравлять атмосферу подтверждением того факта, что «предатели» Бёрджесс и Маклин находятся у нас. Какое бы то ни было официальное заявление казалось излишним, особенно в силу того, что КГБ уже извлек максимум пользы из сложившейся ситуации. Наша агентура во всех странах мира, имевшая регулярную связь с Центром, почувствовала огромную поддержку в результате блестяще проведенной операции по спасению главных английских агентов. Наши агенты за рубежом были благодарны за то, что мы не оставили Маклина и Бёрджесса в беде, и почувствовали себя увереннее. Они понимали, что ради спасения их коллег проделана большая и очень трудная работа. На них это произвело сильное впечатление. Мы могли использовать этот момент для возвеличивания заслуг нашей разведслужбы, и я рад, что этого не произошло. Иначе мы не смогли бы сохранить в рабочем состоянии оставшуюся часть кембриджской группы еще в течение трех лет.

Таким образом пребывание Бёрджесса и Маклина в Москве стало как бы «открытым секретом» после побега Петровых и визита в Россию матери Тая. Официальная политика умолчания, тем не менее, не помешала Мелинде Маклин встретиться в 1955 году с Сэмом Расселом, корреспондентом «Дейли Уоркер» и заявить ему, что она всегда знала о разведывательной деятельности мужа. Я никогда не мог понять, какой бес попутал ее, зачем она сказала это. К счастью, очень немногие обратили внимание на статью Рассела, хотя дело Бёрджесса-Маклина окончательно еще не забылось. Как я уже говорил выше, осенью 1955 года оно вновь стало животрепещущей темой на страницах английских газет, когда член парламента Маркус Липтон назвал Кима Филби «третьим человеком», организовавшим побег первых двух агентов.