В. Воронов - Служба

Жажда одолевала не только больших начальников… Читаем у того же Калугина: филеры индийской контрразведки «зафиксировали факт распития «из горла» в автомашине сотрудника резидентуры перед тем, как он с товарищем зашел в ресторан». Это проняло даже видавших виды руководителей. «Дикий случай, — прокомментировал Сахаровский (руководитель ПГУ в 1956–1971 гг. — авт. ), — как можно пить до ресторана, ведь для того туда и идут, чтобы выпить там!»

Из пламенных строк Шебаршина вообще можно составить целую поэму: «зеленый змий» и извечное российское «пить или не пить» красной нитью проходит через две его книги. Чувствуется, что человек проблему знает не понаслышке, разбирается в ней досконально и отдал ее разрешению немало сил, выбрав первый вариант ответа. И конечно, память матерого разведчика хранит немало ярких эпизодов. Запали они в душу. На первых же страницах «Из жизни начальника разведки» описано задержание милицией пьяного преподавателя развединститута. «В разведке пили ничуть не меньше, чем в любом другом советском учреждении…», — констатирует преемник Крючкова. Но вот попался Шебаршину в Пакистане резидент, который «не брал в рот спиртного. Это… не укладывалось в привычные рамки, даже противоречило традиции». Хуже того, резидент даже не ругался матом! Не то, что начальники в Центре, которые «не стеснялись высказывать свое отношение к жизни, начальству и особенно к подчиненным с помощью всем известных русских выражений» («Рука Москвы»).

Но прошло время, появился новый резидент и все, слава КПСС, наладилось: «Резидент питал неодолимую тягу к спиртному, пил в любое время суток, быстро хмелел и во хмелю нес околесицу, густо пересыпанную матом».

Радует глаз и греет душу описание Шебаршиным армейско-чекистской попойки в Афганистане с участием мемуариста, маршала Соколова и афганских вояк: «…сервировка скромная, походная, еда обильная, но еще обильнее выпивка — добротное шотландское виски и русская водка». Да и дома, в Ясенево, «в непринужденной и подогретой алкоголем атмосфере выносились суждения о том или ином человеке…». То есть зря мы ломали голову: как в разведке решаются кадровые вопросы? А так же решаются, как и везде.

Откровенность бывшего шефа всесильной разведслужбы поражает настолько, что начинаешь опасаться за него — упекут ненароком под видом белой горячки в психушку за разглашение гостайны! Вот, открываю страницу 163-ю «Из жизни начальника разведки»: «Не хочется отрывать голову от подушки…». Причина? — «Ясна постольку, поскольку утренние последствия вечернего приема алкоголя всем хорошо известны. Еще ни один человек не пожалел утром, что накануне мало выпил. Выпил нормально…». Читаем дальше: «Вечером же было выпито сомнительного коньяку с армянской этикеткой…». При таком образе жизни нет ничего удивительного, что даже у начальников разведки порой бывают галлюцинации: «кажется, вот-вот из-за угла появятся всадники в папахах — персонажи из… фильма о Махно, толпа закричит и ринется во все стороны, бросая мелкий товар на панель». Оно конечно, в таком состоянии, с утра, не то что Махно привидится, а и сам Калугин! «Ваша бы воля, господин Калугин. Вы не аресту, а пыткам бы подвергли своих бывших коллег, а потом бы их расстреляли, правда?» Но гнев и ярость (можно понять человека — утро, а то еще и понедельника!), быстро сменяются скупой чекистской слезой и новыми глюками: «Со стены смотрит на меня с укоризной Феликс Эдмундович Дзержинский. Я перед ним виноват»!

Недурно бы разведчику и завязать: Махно, Феликс, пресса проклятая — «Правда» Шебаршину «напоминает курицу с отрубленной головой: мечется, панически хлопает крыльями и… истерически кудахчет… «Московские новости», «Огонек» брызжут ядом…». Так и зеленых человечков с обшлага начать смахивать недолго!

К бутылке частенько прикладывались и прославленные нелегалы — Ким Филби, например. Вот как описывает свою первую встречу с ним Олег Калугин: «От хозяина дома несло перегаром, он едва стоял на ногах и, не успев познакомиться со мной, стал изрыгать бессвязные ругательства по адресу власти, КГБ и всех на свете». Но тут пьянство было лишь следствием стандартного отношения руководства КГБ к своим же сотрудникам — «паранойя подозрительности, присущая всей системе, а органам госбезопасности в особенности, сказалась и на отношении к Филби». Руководство считало, что он «возможно, заслан в СССР английской Интеллидженс Сервис на длительное оседание». По тем же причинам пил и другой известный нелегал — Маклин.

Вообще отношение к нелегалам в разведке и в Управлении «С», в частности, много даст для портрета нашего разведчика. Генерал Дроздов в «Нужной работе» поет дифирамбы Абелю и пестрит примерами заботы о нелегалах. А вот тот же Абель и не менее известный разведчик Гордон Лонсдейл (Молодый), по словам их коллеги Владимира Станченко, именовали Центр не иначе, как «корабль дураков» (Известия. 1994. 2 сентября)! Когда же Абель умирал от рака, в Управлении «С» создали спецгруппу, дежурившую у постели умирающего с микрофонами. Чекисты надеялись: на смертном одре «Абель признается, что был когда-то перевербован…».

Изучение мемуаров героев невидимого фронта на предмет, скажем, выяснения их культурного уровня, может привести к горьким разочарованиям: развеивается легенда о разведчике-джентльмене. И наибольший материал нам предоставит все тот же г-н Шебаршин. Грубость его, особенно во второй книге, изумительна. Чекиста Шебаршина раздражает «даже мысленная полемика с «демократами» — «осатаневшей стаей», которая «еще устроит свой 1937 год…» («Из жизни…»). Для него существует «уверенность лишь в одном — Бог не выдаст, но Бакатин съест…». Из лощеного дипломированного дипломата (МГИМО закончил как-никак) нет-нет да вылезет подлинное лубянское нутро: «Пишущие девушки «Московских новостей» с каким-то прозелитским новомышленническмим пылом набросились и на разведку… Я пытался найти защиту (!) у редактора и получил еще один плевок от той же пишущей девушки…Мне кажется, что кто-то излил на меня свою досаду за неудавшуюся личную жизнь» («Рука Москвы»). Вообще-то, даже за меньшее хамство в приличном обществе шандалами били морду и вызывали на дуэль…

Какого мазка еще не хватает в этом коллективном автопортрете? Как же, стукачества! Друг на друга, коллега на коллегу. Калугина «заложили» впервые в ленинградском институте КГБ, когда тот на ночь сбежал на свидание к любимой девушке — выдал однокашник: «Из Коли получился бы верный чекист, не отдай он Богу душу вскоре после окончания Института». Начальники и тут были примером подчиненным: «Крючков видел в Соломатине серьезного соперника. Получив через своих осведомителей информацию, что Соломатин не дурак выпить, Крючков тут же донес об этом Андропову. Карьера еще одного аса разведки закончилась», — опять Калугин.