Олег Царев - КГБ в Англии

Несмотря на взбалмошность своего характера, Берджес действовал методично. Сначала он получил официальное разрешение начальника отдела печати МИД Ридесдейла на вынос документов для работы с ними дома. Это произошло в августе 1944 года. А уже 1 сентября резидентура сообщала, что «МЕДХЕН впервые принес большое количество подлинных материалов». «Засняли 10 пленок, — сообщал Крешин, — из них 6 пленок — шифртелеграммы». Он отмечал, что при передаче документов «у МЕДХЕН появилось сильное, заметное волнение». «Это нормально», — заключал он, видимо памятуя о точно такой же реакции Берджеса на просьбу передать Бланту уже отснятые документы МИ-5 в 1942 году.

Однако вынос Берджесом большого количества документов беспокоил Центр с точки зрения безопасности операций. Поэтому уже в октябре 1944 года Москва не преминула напомнить резидентуре, что «такое Изъятие опасно для агента», и предложила «сконцентрировать внимание на стратегической и проблемной информации». В то же время Центр с удовлетворением отмечал, что «за последний период времени, всего несколько месяцев, МЕДХЕН превратился в самого продуктивного источника… теперь он дает ценнейшие документальные материалы».

Беспокойство Центра по поводу большого количества совершенно секретных документов, с которыми Берджес путешествовал по Лондону, было не напрасным. На встречу 4 марта 1945 года Берджес принес, как всегда, несколько десятков шифртелеграмм Форин Офиса, и тут произошел, как сообщил Крешин, «довольно неприятный случай», который он описал следующим образом:

«В последнее время я встречаюсь с X. на улице. Но 4.3.45 шел дождь, и X. предложил зайти на непродолжительное время в пивную. Мы зашли в пивную, где пробыли не более 15 минут. Выйдя из пивной, я заметил, что X. не выходит. Приоткрыв дверь, я увидел, что X. собирает с полу материалы. Не заходя в пивную, я подождал на улице, пока X. выйдет из нее. X. заявил, что, когда он подошел к двери, у него из папки высыпались на пол документы ЗАКОУЛКА (Форин Офис. — О.Ц.). Он добавил, что телеграммы высыпались непечатной стороной и никто не обратил внимания; так как выход загорожен от пивной материей. Немного испачкалась только одна телеграмма. X. утверждает, что он тщательно осмотрел место и ни один из документов не остался на полу».

Крешин предупредил Берджеса об осторожности в обращении с документами, однако на следующее утро при возвращении папки, которая была тщательно обвязана шпагатом, тот ее снова уронил. «Но хорошо, что в уборной никого не было и пол был чистый», — завершил свое тревожное послание Крешин.

Опасность исходила не только из небрежности Берджеса, но и из его прошлых оперативных грехов. В ноябре 1944 года он сообщил Крешину, что Горонви Рис рассказал ему о предложении Дэвида Футмана перейти на работу в 1-й отдел СИС. В этой связи Берджес вновь поделился своей тревогой по поводу того, что Рис может проболтаться о его контакте с советской разведкой. Вместе с Крешиным они разработали легенду на тот случай, если такое действительно произойдет. Берджес должен будет сказать, что привлекал Риса по заданию организации ГРЕНАДЕРА (начальника диверсионно-разведывательной школы Грэнда, у которого Берджес работал в 1940 году. — О. Ц.), но чтобы скрыть саму организацию и факт своего сотрудничества с ней, выступал от имени компартии. Видимо, все же не успокоившись, Берджес отговорил Футмана от его намерения устроить Риса на работу в СИС, о чем и информировал Крешина в марте 1945 года.

Большое количество документальной информации, доставлявшейся Берджесом, создавало дополнительные возможности для проверки если не его самого — в надежности членов «Кембриджской группы» Центр уже не сомневался, — то его безопасности и доверия к нему со стороны контрразведки. Так, еще 30 мая 1944 года Берджес, тогда еще совмещавший (с 5 мая по 3 июня) работу в МИД с работой на Би-би-си, получил приказ Министерства экономической войны № 271 от 18.04.44 о реорганизации МЭВ и передаче отдела экономической разведки в Форин Офис. В августе 1944 года Берджес передал Шифртелеграмму английского представителя при французском Комитете национального освобождения в Алжире Дафф-Купера Антони Идену и ответ Идена Куперу. В своем 6-страничном послании, датированном 30 мая 1945 года, Купер советовал создать сильную Польшу в противовес СССР, а также блок западных государств в противовес советскому блоку. Иден ответил ему 25 июля в том смысле, что послевоенная политика Англии должна основываться на сотрудничестве с Советским Союзом. Идентичные документы были получены советской разведкой по другим каналам. В дальнейшем такие случаи представлялись неоднократно, и, как показала практика, были вовсе не лишними, так как МИ-5 активно разрабатывала неблагонадежных, по ее мнению, сотрудников британского Форин Офиса.

С переходом Берджеса в Форин Офис английская контрразведка не прекратила с ним агентурных отношений, и он по-прежнему считался ее агентом и имел, в свою очередь, на связи агента МИ-5 ШВЕЙЦАРЦА. Напротив, его переход на новую работу был немедленно использован ею в своих целях. 15 мая 1944 года он получил письмо от Кембалла Джонстона, с указанным на конверте обратным адресом: Оксфорд, главный почтамт, пя 550, в котором тот просил своего агента разузнать все, что можно, о сотруднике МИД Аштон-Гваткине, который связан с австрийцем Антоном Боном. «Аштон ведет далеко не ангельскую деятельность в МИД», — оправдывал свой интерес к нему Джонстон. Хотя задание МИ-5 свидетельствовало о ее доверии к Берджесу, оно вместе с тем не могло не навести на мысль о том, что в положении Аштона-Гваткина в один прекрасный день мог оказаться и сам Берджес.

Послевоенные всеобщие парламентские выборы принесли победу лейбористской партии и открыли новые перспективы разведывательной деятельности Берджеса. На встрече 11 августа 1945 года он сообщил, что в результате прихода лейбористов к власти его знакомые получили правительственные посты: Гектор Макнил — заместителя министра иностранных дел, а Джон Стрэчи — министра авиации (позднее стал министром продовольствия). Берджес начал активно развивать свои отношения с Макнилом, но о результатах его усилий резидентуре стало известно только через много месяцев, так как произошли события, которые заставили законсервировать агентурную сеть лондонской резидентуры.

На встречу 20 сентября 1945 года Берджес пришел в возбужденном состоянии и сказал, что должен передать Крешину «исключительно важный пакет» от Филби и что тот просит о встрече на следующий день. Берджес также сообщил, что по соображениям безопасности он не принес никаких документов. На вопрос Крешина, как Филби передал пакет Берджесу, последний ответил, что он в тот день дежурил и поэтому Филби позвонил ему на работу и пригласил в паб. В пабе он спросил, когда у Берджеса встреча С МАКСОМ (под этим именем Крешин был известен кембриджцам) и, узнав, что в тот же вечер, просил передать пакет и просьбу организовать встречу на следующий день. Крешин понимал, что, если Филби не стал дожидаться очередной, по графику, встречи, то сведения должны быть действительно срочными и важными. Берджес, видимо, тоже это чувствовал, возможно даже, что Филби как-то намекнул ему о необходимости быть более осторожным, иначе он не преминул бы в день дежурства вынести всю доступную ему переписку Форин Офиса. Однако о содержании пакета или информации, которой располагал Филби, он ничего не знал, да тот и не сказал бы ему ничего конкретного, зная его неуравновешенный характер. В пакете было сообщение Филби о намерении сотрудника советской разведки Константина Волкова, работавшего в Турции, перейти на сторону англичан. Волков уже установил первичный контакт с англичанами и в обмен на предоставление ему и его семье политического убежища обещал передать им сведения о советских агентах в государственных учреждениях Великобритании, в частности о двух — в Форин Офисе и одном — начальнике контрразведывательной службы. Речь, таким образом, шла о Маклейне, Берджесе и самом Филби, хотя их имена и не упоминались — Волков оставлял для себя возможность поторговаться.