Андрей Окулов - В борьбе за Белую Россию. Холодная гражданская война

Этот последний обыск мы назвали в честь скучнейшего советского телесериала — «Семнадцать мгновений весны». Он длился ровно семнадцать часов.

Я ночевал у бабушки. Утром — звонок в дверь. Открываю — стоит отец, с ним — два типа в меховых шапках. Отец смеется:

— За тобой!

Они и вправду за мной.

Пока одеваюсь, один серый спрашивает:

— Что, Андрей, придется тебе на Запад отъезжать. Чем там заниматься собираешься?

— Не знаю.

— Ну, смотри, будь осторожнее. Не забывай, что отец твой здесь остается. Будешь хорошо себя вести — с ним ничего не случится.

Ну, думаю, не на того напал.

— Ладно, отец. Придется тобой пожертвовать!

Отец смеется:

— Жертвуй!

Гебист шутки не оценил, торопит. В нашей квартире на Жуковской обыск идет полным ходом. Все вверх дном перевернули. Над подносом с песком, что для рыжего кота в углу поставлен, — портрет Андропова висит. Гебисты сняли своего шефа, перевернули и читают «дарственную надпись»: «Юлии Николаевне Вознесенской за нашу совместную работу в общем деле № 62» и подпись: «Юрий Андропов». Вертят они портрет в руках и не знают — что с ним делать. Решили конфисковать, хотят в протокол занести, а мать им говорит:

— Так и запишите: «Конфискован портрет шефа КГБ».

Они задергались, портрет в сторону отложили. Я стою на кухне. Выходит из комнаты еще один серый — и к посудному шкафу. Открывает, а там — гора кастрюль и пакет полиэтиленовый. Гебист брезгливо потряс одну кастрюлю — звенит, потряс другую — тоже звенит, пакет — такой же звон. Он шкаф закрыл и ушел в комнату. Их интересовало то, что шуршит, — бумаги искали.

Можно дух перевести: в пакетике том звонком — летучая мина, запчасти к автомату и винтовочные патроны. Сувениры из Мясного Бора. Хорошо, что КГБ работает как и вся советская экономика, а то бы для них сейчас повод найти и обвинить нас всех в терроризме — лакомое дело.

Рыжеватый подполковник протокол пишет: «Конфискован листик машинописного текста, озаглавленный “Донос в КГБ”».

Текст данного документа гласил:

«Я, ниженеподписавшийся, считаю своим долгом сообщить, что некие Артур и Альбина решили написать протест “В защиту всех униженных и оскорбленных”. Прошу Вас не допустить этого акта вандализма и засадить обоих в тюрьму “Кресты”, вместе с моей соседкой Гранькой, за то, что она, падла, свет за собой в уборной не гасит. А холодильник мне ни к чему, так как я плавать не умею».

Наибольшую озабоченность вызвал у серых найденный за диваном сверток написанных от руки тетрадных страниц. Это мы в пьяной компании друзей играли в подобие «чепухи»: пишешь фразу, передаешь соседу, тот дописывает свою, загибаешь листочек так, чтобы первой не было видно, и передаешь следующему. Так — пока лист не кончится. Можно себе представить художественный уровень этих литературных произведений, если творили подвыпившие подростки, а главными действующими лицами были «Мент поганый» и «Гебист посратый»!

Подполковник пишет: «Обнаружено несколько листков рукописи непристойного содержания, озаглавленной…» И замер: все заголовки — матерные, как же обозначить эту антисоветчину?

Лейтенантик сидит на диване и разбирает гору папок — страниц по сто в каждой. Ему, бедному, каждый листик записывать! Он быстренько посмотрел на начальника своего — тот в протокол углубился. Тогда ленивый лейтенант папку на пол роняет и ногой ее — под диван. Потом вторую — туда же. Не сидеть же еще десять часов над этой грудой. Ему тоже домой хочется.

Делать нечего — во время обыска с квартиры не отпускают. От скуки затеял политическую дискуссию с одним из мелких чинов. Тот через пять минут сдался и устало так говорит:

— А, что с вами спорить? Все равно у вас подготовка лучше!

Набрали мешок бумаг и ушли.

Мать прибегает к знакомым и говорит:

— Домой не возвращайся. За тобой с солдатами приходили. Я была в Большом доме, они требуют, чтобы мы уезжали, в противном случае меня — в лагерь, тебя — в Афганистан.

Какой Афганистан с моей биографией? Это они для устрашения. Призовут в армию, направят в строительные части и устроят соответствующую обстановку, чтобы жизнь сказкой не казалась. А так как я все равно служить откажусь… Выходит — сидеть?

Улица Канонерская, дом 18. Вечно закрытый пункт приема стеклотары. Железные ступеньки до уровня второго этажа — и дверь. Без номера. Потому что формально этой квартиры как бы и нет. Не живет здесь никто.

Ничего подобного — здесь Петрович живет. Бородатый, сутулый, то хмурый, то — лукаво-добрый. Он — мастер. Какой? Просто мастер. Ювелир, художник, реставратор, специалист по финифти и подделке документов. Есть еще в России такие.

Я тут не живу, я тут прячусь. Нужно было куда-то занырнуть. Спасибо — есть Петрович, он и приютил. Здесь меня не скоро найдут — нет такой квартиры, не значится она нигде.

Петрович рассказывает: «Собрал я известные портреты родственников Петра Первого, сравнил, прикинул. Подобрал медную пластинку — медь финифти нужный оттенок дает. Сделал портрет матери царя. Потом продал одному знакомому. А через некоторое время мне приносят исторический журнал — “Обнаружен финифтяный портрет матери Петра”! На фотографии — моя работа. Мне не жалко — пусть историки стараются!»

Сижу месяц. Вдруг — прибегает Алька:

— Евгеньича схватили! Прямо на улице — он в психушке. Меня предупредили, что я — следующая. Петрович, спрячешь?

Ладно, согласен Петрович. Алька говорит, что с ее паспортом и по улице ходить опасно.

Петрович куда-то ушел, вернулся только к вечеру. Достает из сумки пачку паспортов и говорит:

— Вот. Теперь ты — Данилова, тебе — 35 лет!

Алька возмущается:

— Неужели я такая старая?

— Ладно, — хозяин достает новый паспорт, — тебе — 22, но живешь ты в Куйбышеве.

Алька опять недовольна:

— Нельзя ли с ленинградской пропиской?

Наконец подобрали. Петрович фотографию бритвой срезал, Алькину наклеил. Я спрашиваю:

— А как давленую печать делать будешь?

— Ну, смотри, — взял хозяин трамбовку зубоврачебную, которой пломбы делают, и аккуратно вывел на фотографии: «ПАСПОРТ». Владей!

Остальные паспорта он унес. Потом рассказал, что купил документ у знакомых уголовничков, 25 рублей за штуку берут. Он сначала думал, что те паспорта у зевак из карманов тащат, но уголовнички объяснили, что это — ни к чему. В каждом отделении милиции есть сейф с утерянными документами. Вот они ночью в отделение влезают, сейф взламывают и уносят целую пачку паспортов. Если и наврали — придумано ловко.

Днем на улицу я выходил редко — опасался. Сидеть втроем на конспиративной квартире и обмениваться впечатлениями — только портить друг другу нервы.