Александр Куланов - Шпионский Токио

Соглашение о начале строительства официального дипломатического представительства Российской империи еще не в Токио, а в Эдо, как тогда назывался этот город, было подписано в 1858 году. Прошло еще 14 лет, прежде чем императором Мэйдзи, после встречи с великим князем Алексеем Александровичем, было утверждено разрешение о строительстве (уже в Токио) русских православной и дипломатической миссий. Об истории первой, под которую на холме Суругадай была выкуплена земля у частного владельца, я уже рассказал. История второй была не менее драматична.

5 сентября 1873 года российский посланник в Японии Е.К. Бюцов обратился к местным властям с просьбой о содействии в приобретении участка земли «для моего правительства под постройку домов для дипломатического представительства России и служащих при нем чиновников». Земля для размещения российского Генерального консульства (посольства еще не было) была выделена в квартале неподалеку от императорского дворца — дальше, чем располагалось посольство Британии (Хандзомон), но несколько ближе, чем находилось посольство американское, хотя с последним мы оказались в одном районе — Тораномон. Строительство началось в 1876 году при новом представителе России в Японии — К.В. Струве.

Сохранилось несколько эскизных проектов здания русской дипломатической миссии, над которыми работали архитекторы И.П. Ропетт и Ф.С. Харламов. Проекты эти были выполнены в «русском стиле» — с теремными башенками. Известный в ту пору художественный критик В.В. Стасов так отзывался о этой картине: «Каменное здание Ропетта — дом нашего посольства в Японии — мало назвать домом; это настоящий дворец, и ничто не могло быть более кстати для достойного представления нас в архитектурном отношении на Дальнем Востоке, как эта, талантливо созданная, московская красивая башенка с орлом вверху; это здание, стройно протягивающееся со своими аркадными двойными окнами… эта чудесная гармония масс и частот, это благородное, спокойное общее, вместе и как будто азиатское, и русское». Самое же удивительное в этом проекте было то, что он так и не был осуществлен…

Здание посольства было построено англо-австралийским архитектором Дж. Смэдли, принимавшим активное участие в застройке всего центра Токио и пользовавшимся поддержкой японского правительства. Он-то и возвел в квартале Ура-Касумигасэки двухэтажный светлый дворец с двумя боковыми эркерами и верхним полукруглым фризом, где красовался имперский двуглавый орел. По верхнему карнизу здания протянулась белая балюстрада, а фасад украшали белые сдвоенные колонны. Входные ворота были оформлены по моде тех лет изящной чугунной решеткой и уличными фонарями на воротных столбах, но при этом сохраняли общий для всего Токио стиль ворот японских усадеб — такая токийская эклектика хорошо заметна на сохранившихся фотографиях.

В 1870-е годы центр Токио и особенно районы Касумигасэки-Маруноути активно застраивались такими зданиями в европейском стиле, но, к сожалению, ничего из этого архитектурного наследия не сохранилось, хотя немного более поздние строения (Токийский вокзал, здания музея «Мицубиси» и Генеральной прокуратуры) до наших дней дошли. В этом смысле они могут быть утешением нам — ведь когда они строились, их соседом было здание русского дипломатического представительства. Другой профессиональный архитектурный критик — знаменитый художник В.В. Верещагин — отзывался о нем сдержанно: «…дом “Russia Legation” в Токио очень недурен, вероятно, немного уступает помещениям посольств других держав. Он… с честью несет знамя русского министерства».

В 1907 году, когда Вася Ощепков самостоятельно добрался до холма Суругадай, миссия получила статус посольства, и представителем Российской империи в Японии был назначен Николай Андреевич Малевский-Малевич. При нем здание посольства было расширено: к торцевой стене был пристроен роскошно декорированный двухэтажный зал приемов. Новый посол поддерживал теплые отношения с главой миссии православной — архиепископом Николаем, не раз бывал в семинарии, принимая экзамены у будущих наших разведчиков или присутствуя на их самодеятельных театральных вечерах. Неслучайно 1 сентября 1923 года, во время Великого землетрясения, жители миссии православной, в том числе епископ Японский Сергий и епископ Владивостокский Михаил бежали и искали спасения здесь — в миссии дипломатической. Направление ветра уберегло здание посольства от пожара (американское и французское выгорели дотла), а качество застройки оказалось столь высоким, что здание от землетрясения пострадало относительно мало: было нарушено центральное отопление, рухнули трубы. Продавив перекрытия, обрушилась внешняя стена миссии. Здания же, например, британского и итальянского посольств были разрушены значительно сильнее. На территории представительства России был размещен палаточный лагерь для российских беженцев и пострадавших, где соблюдался порядок, и даже место каждого из несчастных было определено ему в соответствии с протоколом…

В 1925 году, когда Ощепковы поселились в Токио, посольство переживало, пожалуй, самый драматичный момент своей истории. В январе, после многомесячных переговоров, Япония признала Советский Союз и вечером 15 февраля 1925 года последний посол уже несуществующей державы — Дмитрий Абрикосов — покинул здание миссии, переехав в заранее арендованный им особняк в квартале Акасака. В опустевший ненадолго дворец русской дипломатической миссии въехали, как вскоре оказалось, тоже ненадолго, сотрудники полномочного представительства СССР в Японии — начался советский период истории нашей дипломатии в этой стране, и над Касумигасэки взвился красный флаг с серпом и молотом.

Стоя сейчас перед площадкой, где располагалось то первое русское посольство, картину прошлого представить почти невозможно. Сегодня вместо особняка русского посольства здесь раскинулось другое важное здание в классическом стиле — Министерство финансов Японии, а весь квартал Касумигасэки распланирован между огромными прямоугольниками местных оплотов бюрократии. Трудно поверить, что когда-то по широким дорогам этого квартала пешком, в экипажах, на рикшах и на трамваях передвигались наши соотечественники, а следом за ними, не отставая ни на шаг, поспешали агенты особой политической полиции токко.

Материалы наблюдений токко за Василием Ощепковым скудны. Помимо домашнего адреса в Минами Аояма единственное известное нам донесение полицейского чиновника фиксирует еще только один адрес — рабочий: «Нихон-баси, Мотодайку-тё, 4, здание “Судзуки Билдинг”». Там находился офис принадлежавшей Василию Сергеевич маленькой кинопрокатной компании «Film» или, по другим данным, «Slivy Film». Сейчас это ничем не примечательный бизнес-квартальчик в минуте ходьбы от выхода Яэсу станции Токио. Пожалуй, единственное, чем он памятен лично для меня, так это книжный магазин, где я купил целый набор старых карт Токио, рассматривая которые, писал потом эту книгу — еще одно, но далеко не последнее, удивительное совпадение, которыми была богата история подготовки «путеводителя по шпионскому Токио». Но в целом можно только еще раз убедиться в том, что Василий Ощепков не просто жил в Восточной столице, собирая «слухи на военную тему», а планировал деятельность, которая помимо его воли могла бы составить ему такую же славу (как бы она ни была специфична), которая досталась его преемнику — доктору Рихарду Зорге. В отличие от последнего у Ощепкова не было нескольких лет на «раскачку», вхождение в образ и обзаведение связями: Зорге приступил к активной деятельности через три года после приезда в Японию; Ощепкова отозвали менее чем через полтора года после прибытия, мотивируя это, в том числе, «отсутствием видимых результатов». Сама по себе советская разведка того времени не была готова к присутствию в своих рядах разведчиков уровня Ощепкова, она была попросту недоразвита. Вынужденный после отзыва в СССР еще и из своего кармана оплатить расходы резидентуры, в том числе на оплату единственного завербованного за это время агента «Чепчина», служившего в военном училище, Василий Сергеевич еще пытался как-то оправдаться, пояснив, что из одного года и трех месяцев командировки (с 24 ноября 1924 года по 5 апреля 1926) семь месяцев он находился в Кобэ под полицейским надзором и месяц был в командировке в Харбине, где встречался со своим разведывательным начальством. Он прекрасно понимал, какого уровня сведения он добывал в Токио, и недоумевал: «Ведь должна быть груда ценных материалов, если они переведены на русский язык!» То же самое переживал ранее военный агент Самойлов, чьи донесения о нарастании военной мощи Японии так ни разу и не прочли до самого начала войны в 1904 году, и ровно это же ждало потом и Зорге, чьи телеграммы нередко попадали в папку «сомнительных и дезинформационных материалов». Ощепков объяснял безграмотному начальству во Владивостоке:«… прежде чем обвинять меня, нужно: 1) знать самому условия работы; 2) вспомнить, было ли правильное руководство в моей работе; 3) была ли налажена регулярная связь из Владивостока ко мне; 4) высылались ли мне аккуратно средства; 5) было ли принято во внимание содержание моих писем, в которых я неоднократно подчеркивал тот тупик, из которого не находил выхода; 6) был ли дан мне правильный план работы…»