Олег Черенин - Очерки агентурной борьбы: Кёнигсберг, Данциг, Берлин, Варшава, Париж. 1920–1930-е годы

С такими утверждениями трудно не согласиться. Но хотелось бы добавить, что польская разведка, находясь в полной зависимости от внешнеполитических установок сначала Пилсудского, а затем Бека и являясь одним из инструментов их реализации, просто стала заложницей проводимого ими курса в рамках «политики равновесия». Даже если бы ей удалось получить ключевую, в том числе упреждающую информацию о советско-германском сближении в августе 1939 года, временной лимит на изменение внешнеполитического курса, вырабатывавшегося в течение двух десятилетий, к указанному периоду был полностью исчерпан. При тех политических условиях и раскладах сил в Европе альтернативных вариантов выхода из августовского кризиса у Польши просто не было.

Вместе с тем нельзя отрицать определенные успехи 2-го отдела в разведывательном изучении военного потенциала Советского Союза. Несмотря на отсутствие серьезных источников в правительственных и высших военных кругах СССР, польской разведке удалось составить в целом правильную и целостную картину состояния РККА и ее потенциальных возможностей. В частности, полякам удалось установить изменения в трех западных военных округах, вызванные усилением группировок за счет передислокации и формирования новых соединений в составе семи стрелковых, восьми кавалерийских дивизий, трех авиационных бригад и одиннадцати танковых батальонов.

На основе добытых документов о штате, вооружении и техническом оснащении 36-й моторизованной дивизии РККА реферат «Восток» спрогнозировал процесс формирования аналогичных соединений летом 1939 года [322] Ibid. S. 322. .

Развитие внешнеполитической ситуации летом 1939 года продемонстрировало «глобальную» неэффективность польской разведки в оценке угрозы советско-германского союза. За редкими исключениями, серьезной упреждающей информации о таком сближении получено не было.

Одним из таких исключений является сообщение известного уже нам агента польской разведки под псевдонимом «Кобальт-7». В этом сообщении речь шла о заседании Политбюро ЦК ВКП (б) в марте 1939 года, на котором рассматривался вопрос об изменении приоритетов во внешней политике СССР. Из сообщения «Кобальта-7» следовало, что мнения членов Политбюро разделились. Так, якобы нарком иностранных дел Литвинов выступал за продолжение линии на укрепление отношений с западноевропейскими великими державами, особенно с Францией. Нарком Ворошилов являлся сторонником сотрудничества с Великобританией, не предусматривающего, впрочем, заключения какого-либо союза. Только секретарь Исполкома Коминтерна Дмитрий Мануильский, озвучив претензии на бывшие территории Российской Империи, выступил за изменение внешнеполитического курса в сторону улучшения отношений с Германией, включая возможность заключения с ней союза.

Интересная подробность. Из этого сообщения агента было якобы известно, что «сидевший по правую руку от Сталина Андрей Жданов предлагал не поддаваться на провокации, не дать себя втянуть в войну».

Серьезная информация о завершении стадии зондажа о возможности заключения германо-советского союза была получена из парижской плацувки «Lecomte» 22 августа 1939 года. В этой шифровке сообщалось, что Молотов поставил в известность германского посла в Москве Шулленбурга о готовности принять Риббентропа 23 августа. Эта информация и другие сопутствующие сведения были получены как собственными польскими источниками, так и французской агентурой [323] Ibid. S. 325. .

Начавшаяся 1 сентября 1939 года война круто изменила жизнь капитана Незбжицкого. В условиях катастрофических поражений польских вооруженных сил функции начальника реферата «Восток» стали чисто номинальными, и 5 сентября приказом Верховного вождя генерала Рыдз-Смиглы он был снят с занимаемой должности. Но всем было ясно, что отстранение Незбжицкого от практической деятельности по руководству разведкой было вызвано его неосуществившимися прогнозами и катастрофой на Востоке. Но, несмотря на прошлые ошибки, потенциал опытного и знающего офицера нужно было использовать в новых условиях. Тот же Верховный вождь направил Незбжицкого в Бухарест для организации новой разведывательной сети на оккупированной территории Польши. Но его планам не суждено было сбыться. По приезде в столицу Румынии Незбжицкий тяжело заболел и несколько месяцев провел в госпитале.

После выздоровления и официальной передачи дел своему преемнику он отправился в Париж, где окунулся в привычный мир политических интриг, вызванных борьбой за власть между «пилсудчиками» и их оппонентами из лагеря оппозиции. Как известно, победа досталась генералу Сикорскому, который планомерно приступил к «зачистке» политической сцены, нещадно избавляясь от противников, группировавшихся вокруг генерала Стефана Дамб-Бернацкого.

Во Франции Незбжицкий еще некоторое время находился «на плаву», но его участие в распространении среди польских офицеров похищенных у генерала Сикорского стенограмм его переговоров со Сталиным поставило на его дальнейшей карьере жирный крест. Интриги Незбжицкого в Париже и Лондоне привели к тому, что за попытку установить конспиративную связь с арестованным к тому времени генералом Дамб-Бернацким он был даже на короткое время арестован англичанами [324] Ulatowski Ł. Op. cit. S. 36. .

При таких драматических обстоятельствах осуществились планы Незбжицкого по уходу из разведки. Он был назначен редактором «Польской Збройны», а несколько позже — преподавателем в одной из специализированных школ, готовившей сотрудников разведки.

Звезда аса польской разведки на профессиональном поприще капитана Ежи Антония Незбжицкого закатилась навсегда. Новое польское руководство и слышать ничего не хотело о нем, не говоря уже о том, чтобы назначить на должность, соответствующую его опыту и знаниям.

Последний раз имя Незбжицкого громко прозвучало в середине 1943 года, когда он вместе с другим офицером разведки майором Тадеушем Новиньским выступил с обвинениями в работе на германскую разведку известного уже нам майора Жихоня. Начало этой интриги восходит еще к марту 1939 года, когда Незбжицкий первый раз доложил подполковнику Тадеушу Скиндеру о своих подозрениях в отношении Жихоня. Скиндер позже говорил, что он, считая обвинения Незбжицкого безосновательными и вызванными обыкновенной человеческой ревностью, не придал им ровно никакого значения.

В 1940 году, уже находясь в Париже, бывший шеф реферата «Восток» повторил свои обвинения перед полковниками Тадеушем Василевским, Станиславом Гано, Леоном Миткевичем. Делу был дан законный ход, и вскоре в Морском военном суде состоялись слушания по делу Жихоня. Представший перед судом майор отмел все нападки Незбжицкого и Новиньского, тем более что обвинения носили общий и бездоказательный характер.