Петр Стефанович - Бояре, отроки, дружины. Военно-политическая элита Руси в X–XI веках

И всё же летописное известие о Шварне находит вполне ясную и недвусмысленную аналогию. Слово дружина используется для обозначения боярских людей в Житии Александра Невского, составленном в течение нескольких лет после его смерти в 1263 г. [498]В описании сражения на Неве агиограф перечисляет поимённо шестерых героев, отличившихся в битве. Четвёртым в списке фигурирует «новгородецъ именемь Миша». О нём сообщается, что он «погуби» три корабля шведов «съ дружиною своею» [499]. Вне сомнения, речь идёт о новгородском боярине, хотя исследователи расходятся в том, с какими именно персонажами летописи его отождествить. Согласно последней версии, этот Миша тождествен посаднику Михалку Степаничу [500], о котором Н1Л говорит в статьях под 6763 (1255) и 6765 (1257) гг., причём в первой из этих статей рассказывается о его противостоянии с посадником Онанием и упоминается, что у Михалка был «свои полкъ» [501]. Очевидно, «дружина своя» в Житии – это его собственные военные слуги.

Этот список героев Невской битвы вообще интересен с точки зрения состава военных сил, собранных князем. Первые места в нём отданы новгородским боярам. Помимо Миши упоминаются Гаврило Олексич (или Олексинич) и Сбыслав Якунович (на первых двух местах в списке). Такое внимание новгородцам можно объяснить тем, что одна из первоначальных редакций жития была составлена в Новгороде [502], либо тем, что новгородцы просто составляли большинство в «полку», собранном Александром (что было бы вполне понятно, поскольку князь выступал в тот момент новгородским князем и защищал Новгородскую землю) [503]. Остальные, однако, явно входили в число княжеских людей. Третьим в списке упомянут человек, не-новгородское происхождение которого подчёркнуто, – «Ияковъ [родомъ] полочанинъ, ловѣц (вар.: ловчии) бѣ у кн(я)зя». Пятым числится «от молодыхъ людии именем Сава», а шестым – «и от слугъ его именем Ратмиръ». Таким образом, здесь представлены несколько категорий людей, которые вошли в войско, ведомое князем. Надо при этом отметить, что это войско в Житии обозначается равноправно словами «полк» и «дружина» [504].

Эта «дружина» Александра Невского, в самом деле, весьма разнородна, но ни о каких «старшей» и «младшей» её частях здесь не упоминается. Принципиальные «разграничительные» линии среди этих людей здесь собственно две: с одной стороны, между новгородцами и людьми князя, пришедшими с ним в Новгород, а с другой– между знатью (боярами) и остальными людьми. Впрочем, различие между новгородцами и не-новгородцами имеет более или менее относительное значение. Оно было подчёркнуто только в данном случае, и то непоследовательно – в списке героев новгородцы не отделены совершенно от княжеских людей (Яков, ловчий князя, «вклинился» между Сбыславом Якуничем и Мишей). Между тем, мы знаем, например, что потомки Гаврилы Олексича (а может быть, и Миши – в зависимости от того, с какими лицами, известными из других источников, отождествлять его и род Мишиничей) состояли не только в числе новгородской знати, но и дали ветвь, которая закрепилась при дворе московских князей [505]. И естественно, такое различие между «туземцами» и «чужаками» не было исключительной особенностью Новгорода. Ведь большинство князей домонгольской Руси никогда не сидели только на одном «столе», а переходили из одной земли и «волости» в другую, и наличие у них на службе людей «местных» и «пришлых» было нормальным явлением [506]. О том, что происхождение княжеских людей могло быть самым разным, говорит в данном случае замечание жития, что ловчий Александра происходил из Полоцка.

Более существенным, по крайней мере для стороннего наблюдателя, было социальное деление людей в окружении князя. Оно состояло в отличии бояр от прочих людей. Согласно Житию, в Невской битве принимали участие, кроме бояр (к новгородским надо, видимо, прибавить Якова, ловчего Александра), также их «дружины». Выше были приведены данные, из которых следует, что у бояр были свои отроки (у Свенельда и у Ратибора). Очевидно, эти отроки (а может быть, и вообще всякого рода зависимые люди) и составляли боярские «дружины» [507]. У князя, как и у бояр, тоже были такие зависимые люди, отличавшиеся от знати. В древности они тоже назывались отроками, в XII в. появились разные другие термины (милостники, детские, дворяне и др.), а в Житии о них сказано наиболее общим названием слуги, которое в XIII в. закрепилось как terminus technicus [508]. Их представлял последний из героев в списке – некий Ратмир, «от слуг» Александра. Ратмир, кстати, единственный из всех шести перечисленных героев погиб в битве, и это может косвенно свидетельствовать о большей уязвимости «слуг» по сравнению с боярами, которых защищали их «дружины». Видимо, княжеские военные слуги были фигурами более заметными, чем боярские, – во всяком случае, источники, насколько я знаю, не сохранили ни одного имени кого-либо из боярских слуг, возможно, лишь за одним исключением [509].

Наконец, в списке был указан Савва, «от молодых людии». Его место впереди Ратмира, но после всех бояр. Если думать, что список был составлен согласно некоей иерархии (а это выглядит вполне естественным и уместным), то «молодые» оказываются статусом ниже бояр, но выше княжеских «слуг». Выше в связи с разбором выражения «молодшая дружина» было высказано предположение, что под «молодыми» подразумевались хуже экипированные в военном отношении люди, которые часто или преимущественно и были собственно в молодом возрасте. Вероятно, социальное происхождение их могло быть разным. Упоминание Саввы в Житии Александра Невского этой мысли никак не противоречит. Савва мог быть молодым человеком боярского происхождения или просто свободным, сохранявшим относительно самостоятельное положение (в отличие от слуг).

Разбор данных Жития о людях, окружавших князя, переводит уже из сферы терминологии в область социальной истории, – но об этом речь пойдёт в следующих главах. В заключение же этого раздела стоит отметить, что упоминание дружины в Житии Александра Невского не является исключительным в памятниках XIII в. Слово употреблялось в летописях и других нарративных памятниках и в эпоху после монгольского нашествия. Этот факт обычно игнорируется или затушёвывается историками, которые видят в древнерусском слове дружина обозначение некоей организации или корпорации «служилых» людей домонгольского времени и делают акцент на широком употреблении слова в летописании конца XI – начала XIII в. [510]Между тем, оно присутствует не только в летописании XIII в. (это признаётся и этими историками), но встречается и позднее. Так, в Рогожском летописце, одном из древнейших сохранившихся летописных списков (конец 1440-х гг.), в известиях за XIV в. (московское и тверское летописание) слово дружина употребляется около 30 раз (ср. 35 упоминаний в известиях НС за конец IX–X в.), и из них два раза в значении люди/войско князя (в остальных случаях – значения «свои, спутники, товарищи» и «войско, отряд») [511].