Петр Стефанович - Бояре, отроки, дружины. Военно-политическая элита Руси в X–XI веках

Хотя в литературе неоднократно сравнивались данные «Русской Правды» о защите людей, находившихся под княжеским покровительством, с аналогичными данными в «варварских правдах», на одно важное обстоятельство обращалось недостаточно внимания. «Варварские правды» Западной Европы фиксируют повышенный вергельд для этих людей (ср. выше об антрустионах и газиндах). «Древнейшая» же Правда устанавливает равную ставку виры для свободных людей и для княжеских, и только Ярославичи повышают эту ставку вдвое для последних. Очевидно, «Древнейшая Правда» отражает более ранний, архаический этап социальной стратификации и свидетельствует о том, что выделение, в том числе и юридическое, сферы, связанной с княжеским домом-покровительством, шло лишь постепенно. Более того, не будет большой смелостью предположить, что на ещё более раннем этапе княжеские люди не только не были равны по статусу свободным полноправным «мужам», но были ниже их, поскольку рассматривались так же, как и все прочие частнозависимые люди – «слуги» и «отроки». Иначе в чём вообще был смысл упоминания гридина и прочих людей, связанных с князем, дополнительной отдельной строкой в фиксации общей нормы для свободных? Как свидетельствует происхождение слов гридь и огнищанин, эти люди были сначала не более чем «домашними» людьми князя (его familia) – такими же, как «домашние» слуги других богатых и знатных людей. Лишь с развитием представления о князе как главе государства и публичного права княжеские слуги сначала сравниваются в статусе с полноправными людьми, а затем получают даже бо́льшую юридическую защиту.

Такой взгляд на виры для княжеских людей, зафиксированные в «Краткой редакции» «Русской Правды», кардинально расходится с теорией, развитой А. Е. Пресняковым, согласно которой не защита княжеских людей «подтягивалась» под норму виры, принятую для свободных людей, а наоборот, «высокая вира» в 40 гривен, принятая для людей «княжого права», распространялась «на всё население», «уравнивая» его «с кругом мужей княжих» [682]. Однако эта теория является чисто гипотетической конструкцией и противоречит как логике текста самой «Русской Правды», так и эволюции права в раннесредневековой Европе, где правители всегда пытались выделить своих людей из общих норм теми или иными привилегиями.

Как свидетельствуют новгородские источники, ещё в конце XII – начале XIII в. гриди существовали как некая группа, причём в тесной связи с теми же огнищанами. Три известия Н1Лс и Н1Лм упоминают вместе огнищан, гридьбу и купцов (или «вячших купцов»). Вокруг этих упоминаний в науке давно идут споры, и обобщая (и, возможно, несколько огрубляя) высказанные суждения, можно выделить две точки зрения по поводу того, что это были за люди/социальные группы [683]. Согласно одной точке зрения, речь идёт о представителях основных слоев новгородского общества, составляющих целостную иерархию: огнищане– знать/бояре, гридь – младшая дружина, купцы – торгово-ремесленное население [684]. Согласно другой, здесь не надо видеть отражение социальной иерархии, а речь идёт об отдельных группах населения Новгорода или Новгородской земли, которых объединяло одно – особо тесная связь с князем [685].

На мой взгляд, против первой точки зрения говорит уже одно то, что источники не дают ровно никаких оснований считать огнищан боярами. Огнищане – люди князя в смысле его собственных (личных) слуг (принадлежащих его «дому»), и об этом свидетельствуют и этимология, и ясно прослеживаемая по «Правде Ярославичей» их связь с княжеским хозяйством. В «Пространной редакции» «Русской Правды» огнищане ещё раз упоминаются в статье 78 о «муке» «без княжа слова» рядом со смердом [686]. В Новгороде огнищане проживали в одном квартале поблизости с княжеским двором (на Торговой стороне). Об этом однозначно свидетельствует новгородский «Устав о мостех» [687]. С новгородской знатью они в источниках никак не смешиваются и не сопоставляются; для обозначений высшей прослойки (знати) в Новгороде использовался целый ряд слов и выражений – те же «бояре», а также «лучшие», «вячшие» или «передние» «мужи» и др. [688]

Проблематичной выглядит и трактовка купцов как всего торгово-ремесленного населения Новгорода. К этой точке зрения исследователей склоняет, прежде всего, несомненное участие купцов в сотенной организацией средневекового Новгорода. Но охватывала ли эта организация всё население Новгорода и в каком именно отношении, какие точно категории лиц входили в эту организацию, как она менялась с социальным и политическим развитием города – это всё вопросы сложные и пока далёкие от сколько-нибудь убедительного решения [689]. С другой стороны, мы точно знаем, что в XII–XV вв. в Новгороде купцами называли именно и только собственно людей, занятых торговлей (то есть более или менее чётко очерченную профессиональную группу) [690], и история древнерусского (и общеславянского) слова купец не даёт никаких поводов думать, что в XII–XIII вв. оно в Новгороде (и только в Новгороде!) обозначало вообще всё торгово-ремесленное население [691]. Кроме того, известно, что новгородские сотни были как-то (видимо, прежде всего фискально) связаны с князем [692]и что в Новгороде были купеческие торговые организации, которые находились под патронатом князя (купеческое объединение при церкви Ивана на Опоках). Это говорит скорее в пользу того, что новгородские купцы сохраняли с древних времён особую связь с князем и в каких-то случаях (очевидно, во внешних сношениях и торговых делах) могли выполнять и его поручения.

В русле суждений, близких к первой точке зрения, не удаётся внятно объяснить и статус гриди в Новгороде. Трудно представить себе, что это за «младшая дружина» сидела ещё в Новгороде, если уже во второй половине XII в., как ясно следует из летописи, князья приходили в Новгород и уходили из него со своим «двором» или «дружиной», то есть со своими военными слугами (и иногда также отдельными боярами).

Другое дело, если вести речь, как предполагает вторая точка зрения, не о социальном слое, а о какой-то особой группе новгородского населения. Что это была за группа населения, ясно видно по одному из трёх известий Н1Лс/ Н1Лм с упоминанием «гридьбы» – в летописной статье под 6742 (1234) г. В известии сообщается о нападении литовцев на (Старую) Русу и, в частности, говорится о сопротивлении, которое было им оказано: «и сташа рушанѣ и засада: огнищанѣ и гридба, и кто купець и гости» [693]. Против литовцев «сташа», оказывается, сами жители Русы (рушане), а также «засада», то есть специальный военный гарнизон, защищающий город, а также те люди, кто более или менее случайно оказался в городе, но был способен (и заинтересован) оказать вооружённое сопротивление – те же торговцы-коммерсанты, в данном случае разделённые на две категории: с местным размахом операций (вероятно, жители Новгородской земли) и более широким (прибывшие из других земель Руси, а может быть, и чужеземцы) – соответственно, купцы и гости [694]. В состав «засады» входят огнищане и гридьба. Значит, это были группы профессиональных или полупрофессиональных военных.