Петр Стефанович - Бояре, отроки, дружины. Военно-политическая элита Руси в X–XI веках

К текстам кирилло-мефодиевского круга примыкают произведения Климента Охридского. Творчество этого писателя приходится на перелом в развитии церковнославянского языка, продолжая великоморавские традиции, но и связывая их с болгарской книжностью. Двойственным образом можно трактовать и появление у него слова бо(л)ярин – то ли как кирилло-мефодиевское наследство, то ли как болгаризм. Оставляя решение в пользу той или иной трактовки лингвистам, я только укажу на два известных мне упоминания в двух проповедях, связываемых с именем Климента.

«Слово похвальное на память пророка Захария и на рождество Иоанна Крестителя» принадлежит к числу тех сочинений, которые атрибутируются Клименту практически бесспорно, так как его авторство указано в самом тексте, дошедшем до нас в одной редакции в более чем двадцати списках (самый ранний XIV в.). В конце его автор, призывая слушателей (читателей) отвергнуть «несытьство», напоминает о тленности материальных ценностей: «мнози бо ц(еса)ри и боляре въ б(о)гатьствѣ поживъше без вѣры, безъ успѣха умроша и муцѣ вѣчьнѣи и повиньни ся сътворше погыбу» [735]. Подозревать здесь вставку нет никаких оснований.

Атрибуция Клименту анонимного «Слова на Рождество Христово», которое сохранилось в единственном списке в сербском Торжественнике XIV в., но содержит явственные мораво-чешские черты и архаизмы, более или менее предположительна [736]. Слово бо(л)ярин используется здесь в пересказе или в цитате из какого-то апокрифического сказания о рождении Христа, аналогий которому пока не найдено, но ссылки на которое есть в древней славянской письменности [737]. Согласно этому сказанию, император Август затеял перепись населения (во время которой родился Иисус, см. Лк, II, 1–2) для того, чтобы найти свою дочь, скрывшуюся от него. Решение о переписи он принял после совета с приближёнными, о котором в «Слове» сообщается так: «Августь же о всемь томь туже, сьбра вьсе боляры свое и старце людьскыие мудрую чедь…» [738]

Призыв на совещание бояр и старцев заставляет сразу вспомнить аналогичное сообщение о совете Владимира Святого по вопросу о выборе веры [739]. Не берусь судить, связаны ли каким-то образом русская летопись и древнее поучение. Возможно, это лишь топос раннеславянской литературы, но возможно, и отражение реальности – древнего обычая знати и умудрённых опытом «народных» представителей собираться на совет. Так или иначе, из двух этих упоминаний мы получаем довольно показательный контекст употребления слова: в одном случае с цесарями, в другом – со «старцами людскими». Бояре – это знать, приближенная к правителю и в то же время не связанная с элитой, представляющей «людей».

В древнеболгарских памятниках слово бо(л)ярин (преимущественно в формах и ) широко употребляется, в том числе в древнейших преславских текстах. Например, в Изборнике 1073 г., копии рукописи царя Симеона, дважды упоминаются «боляры» [740]. Это же слово известно «Шестодневу» Иоанна экзарха в очень характерном контексте– описании «княжа двора» [741]. Неоднократно о «болярах» говорит Косма пресвитер в «Беседе» против богомилов (памятник относится ко второй половине X в.) [742].

Как уже говорилось выше, несколько раз слово бо(л)ярин или его производные встречаются в текстах в составе Супрасльской рукописи: в Мучении Феодора, Константина, Феофила, Калиста, Васоя «и дружины ихъ» (часть 4-я рукописи), Житии Кондрата (7), Житии Исакия Далматского (16), Житии Дометия «и ученикъ его» (18), Житии Иоанна Молчаливого (25), Житии Анина (48). Все эти тексты – преславские, а жития Исакия, Иоанна и Анина (части 16, 25, 48), согласно наблюдениям Э. Благовой, особенно близки по языку произведениям Иоанна Экзарха [743]. Греческие параллели есть ко всем текстам, кроме Жития Анина (его греческий оригинал неизвестен):

Мучение Феодора и прочих [744]:

некий сарацинский «князь» (называемый далее и «цесарь») христиан «христиан «въ роботу даяше своимъ болѣромъ» –

он же «повелѣ» некому «отъ болѣръ своихъ»–

он же даёт обещание: «сътворю тя едного отъ болѣръ своихъ» –

«болѣре срациньсти рѣшя къ цѣсару» своему –

Житие Кондрата [745]:

мученик обращается к римскому наместнику: «казнь ц(еса)рьску и болѣрьску въскорѣ съкончаи о мьнѣ» – он же говорит: «заповѣди кесаровѣ и болѣрьстѣ не повину ся» –

Житие Исакия [746]:

византийский император «призъва два болѣрина» – далее эти же два «болѣрина» соответствуют греческому – на епископскую должность назначили «мужа именита и доброговѣина кротъка образомъ отъ болѣръска рода сушта» –

Житие Дометия [747]:

цитируется указ Юлиана Отступника с осуждением христиан: «цѣсару убо на крьстияны гнѣваюшту ся и боляромъ и княземъ» –

Житие Иоанна [748]:

некий человек имел уважение «отъ вьсего ныня болѣрьска сьвѣта» –

Таким образом, из всех 11 случаев 5 раз слово болярин (или его производные) переводит греческое , а в 4 случаях, как в паримийном чтении из пророчеств Ионы, – . Из всех славяно-греческих соответствий и из смысла контекстов ясно, что обозначение «боляре» относилось к могущественным и знатным людям, особенно и прежде всего таким, которые состояли в ближайшем окружении правителя и были его советниками ( – сенат). Устойчивость соответствия боляре – , а может быть, акцент в значении на приближенность к правителю, привели к тому, что в одном случае «боляре» оказались выше статусом «князей». Такую неожиданную для историка Древней Руси иерархию видим в пересказе указа Юлиана в Житии Дометил (в оригинале имелись в виду, соответственно, Сенат и провинциальные наместники). Отметим обозначение «свои бояре» применительно не только к римской знати императора Августа (у Климента), но и к вельможам «сарацинского царя» – оказывается, ничего исключительного и специфического в таком применении слова для древнерусского летописания нет.