Петр Стефанович - Бояре, отроки, дружины. Военно-политическая элита Руси в X–XI веках

Далее в тексте следует статья с сообщением о клятвенном подтверждении договора. Начинается она со слов: «И великии князь нашь Игорь [и князи – по РадзЛ, МосАкЛ] и боляре его и людье вси рустии послаша ны къ Роману и Костянтину и къ Стефану, къ великимъ ц(еса)р(е)мъ гречьскимъ створити любовь съ самѣми ц(еса)ри, со всѣмь болярьствомъ и со всеми людьми гречьскими…»

В первом содержательном постановлении договора говорится о новой практике удостоверения полномочий послов и гостей (купцов), приходящих в Константинополь из Руси. Начинается оно так: «А великии князь рускии и боляре его да посылають въ греки къ великимъ ц(еса)р(е)мъ гречьскимъ корабли, елико хотять, со слы и с гостьми…» Далее сообщается, что ранее «ношаху сли печати злати, а гостье сребрени», «ныне же, – продолжается текст, – увѣдѣлъ есть князь нашь [768]посылати грамоту ко ц(еса)р(с) – тву нашему: иже посылаеми бывають от нихъ [поели] и гостье, да принос[я]ть грамоту, пишюче сице, яко послахъ корабль селько, и от тѣхъ да увѣмы [и] мы, оже съ миромь приход[я]ть». Таким образом, если ранее послы и гости, посланные «великим князем руским» и «его боярами», предъявляли некие золотые или серебряные «печати», то теперь устанавливается, чтобы их обеспечивали грамотами с сообщением «(я) послал кораблей столько-то». «Аще ли безъ грамоты придуть», – говорится далее, – то таких греки имеют право задерживать и даже казнить, «аще ли руку не дадять и противятся».

Далее в договоре об Игоре несколько раз сказано как о «князе руском», а в заключительной части он определяется как «великий князь» или «великий князь руский». Здесь же в конце договора сообщается о клятве руси, и о руси в двух случаях сказано с противопоставлением князей и людей: «от страны нашея ли князь, ли инъ кто» и «кто от князь или от людии руских», а в одном случае с упоминанием бояр: «от Игоря и от всехъ боляръ и от всех людии от страны руския».

Наконец, в договоре 971 г., который представляет собой, по сути дела, клятвенное обязательство Святослава прекратить военные действия против Византии, сторона руси представлена Святославом сначала так: «и иже суть подо мною русь, боляре и прочий», а затем так: «якоже кляхъся ко ц(еса)р(е)мъ гречьскимъ и со мною боляре ирусь вся». Не упоминаются никакие представители «князя руского», поскольку документ составлен от его собственного имени, но в самом начале, вместе с датировкой, отмечается, что договор заключён «при С(вя)тославѣ велицѣмь князи рустѣмь и при Свѣналдѣ» [769]. Из ПВЛ следует как будто, что этот Свеналд был тем самым воеводой отца Святослава Игоря, а затем и сына Святослава Ярополка, который в древнейших летописных списках фигурирует под именами Свѣнел(ь)дъ/Свѣндел(ь)дъ/Свѣнгельдъ/Свинтелдъ. Впрочем, в тождестве Свенальда договора и летописного персонажа есть серьёзные основания сомневаться. Вопрос этот настолько сложный и запутанный, что автор недавней работы, приведя обзор соответствующей литературы, отнёс его «к разряду неразрешимых» [770].

Сопоставив все упоминания «князей» и «бо(л)яр» в договорах между собой и с упоминаниями других лиц и категорий со стороны руси в соответствующих контекстах, легко заметить два взаимосвязанных обстоятельства.

Во-первых, социально-политическая терминология и титулатура беспорядочны. Во всех трёх договорах последовательно только обозначение того князя, который возглавляет русь, как «великого князя (руского)» – Олега, Игоря и Святослава. Однако в договоре 911 г. это обозначение прилагается и к неким князьям «под рукою» Олега. В этом же договоре используется эпитет «светлый» – преимущественно по отношению к Олегу, но в варианте РадзЛ, более пространном, и к тем же «князьям». В варианте ИпатЛ к «боярам» прилагается эпитет «светлые», в варианте РадзЛ – «великие». В договорах 944 и 971 гг. князья и бояре, подчинённые «великому князю рустему», величаются без всяких титулов и эпитетов, но при этом ни разу (если не считать варианта РадзЛ и МосАкЛ в договоре 944 г. в первой статье о клятвенном заверении [771]) они не фигурируют вместе в одной фразе или одном выражении – с «великим князем» упоминаются «(все) люди (рустии)» (=«русь вся»), а третьим элементом либо «князья», либо «бояре».

Из последнего наблюдения следует вывод (и это во-вторых), что в реальности, видимо, титулы не имели большого значения, а сторона руси представлялась при заключении договоров тремя важнейшими элементами: 1) князь-глава руси, 2) некие особо выдающиеся лица (элита) – князья и/ или бояре и 3) вообще «все люди». Такая трёхчастность стороны руси соответствует трёхчастности с греческой стороны, как она представлена в договоре 944 г.: «…створити любовь съ самѣми ц(еса)ри, со всѣмь болярьствомъ и со всеми людьми гречьскими…»

Об условности эпитетов и обозначений в договорах уже неоднократно писалось в специальной литературе. Для самих руси значения не имело, видимо, даже обозначение «великий князь» – его превращение в полновесный и содержательный титул относится к значительно более позднему времени (видимо, не ранее конца XII в.) [772]. И «великий», и «светлый» – это «грецизмы», то есть просто калька греческих слов ( и т. п.), принятых в византийском этикете для титулования знатных лиц.

Взаимозаменимость и синонимичность слов «князи» и «бояре» в договорах 911 и 944 гг. объясняется, по всей видимости, тоже спецификой перевода. Н. А. Лавровский уже давно убедительно обосновал мнение, что оба славянских слова передавали одно греческое [773]. Это мнение было поддержано в литературе [774], хотя с ним далеко не все исследователи считаются, предпочитая разделять «князей» и «бояр» в договорах как два разных термина, за которыми стояли разные реалии [775].

В пользу мнения Лавровского говорит то, что в целом ряде древних славянских – и древнеболгарских, и древне-сербских, и древнерусских (ср. выше) – текстов греческое передаётся совершенно равноправно обоими этими словами. Так, исследователи уже неоднократно отмечали, что в болгарской и сербской Кормчих передаётся равноправно как «бо(л)ярин», «князь» и «властель» [776]. В «Хронике Георгия Амартола» передаётся как «болярин», «князь», «властель» и «старейшина» [777].

В самих греческих текстах X в., сообщающих о руси, то есть главным образом в соответствующих пассажах произведений Константина Багрянородного, для обозначения элиты древнерусского общества используется только одно слово [778]. Константин для описания «варварских» народов в окружении Византии использует вообще практически одно только это слово в самом общем значении «глава-правитель-вождь». В известном отрывке из рассказа об истории Далмации он противопоставляет архонтов и «старцев-жупанов» у славянских народов как «государственных» правителей и «родоплеменную» знать [779]. То, что славянские переводчики не воспринимали слова князь и бо(л)ярин в какой-то строгой иерархии, мы уже видели выше на примере из Жития Дометия в Супрасльской рукописи, где «бояре» оказываются выше по статусу «князей».