Кирилл Назаренко - Флот, революция и власть в России: 1917–1921

Рассматривая роль и место экипажей Минной дивизии Балтийского флота в событиях весны 1918 г., надо отметить, что они вообще отличались более правыми настроениями, нежели экипажи линейных кораблей и береговых команд. Вот несколько свидетельств офицера флота Г. К. Графа. На Первом съезде Балтийского флота (25 мая – 15 июня 1917 г.) представители Кронштадта «требовали введения мер демократизации, самочинно проведенных ими в Кронштадте: уничтожения кают-компаний и передачи их в пользование матросам, уничтожения чинов и, наконец, уничтожения должности командующего флотом. Только благодаря представителям Минной дивизии, бригады крейсеров и влиянию самого командующего флотом (контр-адмирала Д. Н. Вердеревского. – К. Н .), удалось отклонить эти пожелания» [664]. В январе 1918 г. «по инициативе команд Минной дивизии стали собираться митинги, на которых открыто говорилось о необходимости возвращения адмирала Развозова на пост командующего флотом… Лучше всех держалась Минная дивизия. Благодаря ей было собрано общее собрание представителей всех судовых команд и членов Центробалта, которое постановило просить адмирала Развозова вернуться» [665]. Кстати, большевик Ф. Ф. Раскольников полностью солидаризовался с монархистом Г. К. Графом в оценке политического состояния Минной дивизии: «Наиболее отсталой считалась минная дивизия, где политическая работа велась крайне слабо, а немногочисленный личный состав находился под сугубым, можно сказать, исключительным влиянием офицерства» [666]. После Ледового похода, по словам Г. К. Графа, «флот оказался вблизи от центра власти, под непосредственным влиянием и неусыпным наблюдением Смольного. Тем не менее на нем далеко не все было спокойно, в особенности на Минной дивизии. На многолюдных митингах, на которых выступали и офицеры, там стали раздаваться речи против власти комиссаров и призывы к открытому восстанию. Наряду с этим, готовился и план овладения Петроградом после переворота на флоте» [667]. И после расстрела А. М. Щастного «брожение на флоте и, главным образом – на миноносцах, продолжалось еще до начала июля. После целого ряда арестов среди офицеров и команд, а также бегства от почти неминуемого расстрела одного из главных инициаторов возмущений лейтенанта Г. Н. Лисаневича, флот окончательно замер, то есть стал только сборищем кораблей, без руководителей и личного состава» [668].

Таким образом, можно утверждать, что арест и расстрел А. М. Щастного представлял собой превентивную меру, направленную против нескольких вероятных и опасных для большевиков событий. Среди этих вероятных опасностей – организованное восстание моряков Балтийского флота во главе с остатками офицеров под антибольшевистскими лозунгами, такое же восстание, но во главе с левыми эсерами, либо какая – то комбинация из двух предыдущих вариантов. Возможно, что одной из причин переезда СНК в Москву 10–11 марта 1918 г. была определенная зависимость правительства от моряков Балтийского флота, которые считали себя главной революционной силой и претендовали на то, чтобы иметь определенное влияние на СНК. Ультиматум ЗСМВ от 12 января 1918 г. свидетельствует о наличии таких претензий. Еще более определенно это подтверждает поведение личного состава Минной дивизии Балтийского флота. О том, что Совнарком принял решение о переезде в Москву «в значительной степени под влиянием матросской опасности», пишет современный исследователь А. М. Елизаров [669].

На наш взгляд, в событиях вокруг расстрела А. М. Щастного проявился процесс перехода от «традиционного» типа вооруженных сил к «революционному». Объективно в условиях начинающейся Гражданской войны флот представлял собой крупную политическую силу, которая могла в определенной степени диктовать свою волю правительству, прямо или косвенно угрожая мятежом. Что бы ни думали о своем месте и своих действиях «старые» офицеры, они оказались в непривычной для себя роли лидеров части личного состава флота «революционного» типа, и именно так их воспринимали политические деятели. Для вооруженных сил «революционного» типа вполне естественно, что, как только возникло подозрение в неполной лояльности по отношению к такому популярному начальнику, как А. М. Щастный, его дни были сочтены. Возможно, что гибель «красного адмирала» была ускорена назревавшим столкновением большевиков и левых эсеров. Кстати, борьба вокруг фигуры А. С. Максимова в июне 1917 г. была проявлением той же тенденции: Временное правительство было кровно заинтересовано в том, чтобы не дать популярному командующему флотом укрепить свои позиции среди матросов, ведь это могло обернуться выступлением флота против правительства. Правда, летом 1917 г. дело обошлось переводом А. С. Максимова на должность, не имеющую отношения к действующему флоту, тогда как летом 1918 г. А. М. Щастный в подобной ситуации поплатился жизнью.

Кроме новых органов, созданных в ходе революции, в морском ведомстве, как и в других ведомствах, продолжали действовать старые органы управления. Важнейшим из них был Морской Генеральный штаб (МГШ). Его деятельность была связана не с политическими, а с оперативными и административными вопросами. Так, в декабре 1917 г. появился доклад Морского Генерального штаба (МГШ) «морскому министру»(!), в котором говорилось, что комиссия по демобилизации флота почти не работает, а ее члены загружены другими обязанностями. Все работы по демобилизации фактически «ложатся на мобилизационно-экономическое отделение МГШ в лице, собственно, его начальника, так как оба помощника его в морском деле совершенно неопытные, как экономисты по страхованию, заняты работой по своей специальности» [670]. «Комиссия по демобилизации не имеет ни штатов, ни делопроизводства, ни средств в своем распоряжении» [671], – говорилось в докладе. Позже сотрудник МГШ В. В. Случевский [672]писал: «В связи с ликвидацией мировой войны и демобилизацией б[ывшим] Генмором был разработан переход флота на мирное положение, причем судовой состав был подразделен по трем категориям: а) действующий флот, б) вооруженный резерв и в) суда, состоящие на долговременном хранении, с определением численности команд для первой группы в 75 % табели комплектации 1915–1916 гг., для второй – 25 % и для последней – 10 %. Эти основания демобилизации явились руководящими; в сентябре – октябре 1918 г. б[ывший] Генмор на чал и лишь в следующем году закончил весьма обширную работу по пере смотру табелей комплектации судов параллельно с группировкой судов по категориям» [673].

Вопрос координации действий морского и сухопутного командования был поднят еще после русско-японской войны и продолжал волновать Морской Генеральный штаб в начале 1918 г. В марте в СНК был представлен доклад по МГШ о необходимости создания особого органа по координации деятельности военного и морского ведомств после упразднения поста Верховного Главнокомандующего. Было предложено создать коллегию НКМД (скорее, комиссию по военным и морским делам, подобную будущему РВСР) со следующими задачами: